Пашка долго раздевался и снимал в прихожей ботинки, потом вешал своё пальто и Фкафа в шкаф, а два заклятых врага — его бабушка и их соседка — отправились на кухню и… мило начали обсуждать лучшую сметану в ближайшем супермаркете. Такого Пашка припомнить не мог!
А на обед он, между прочим, получил сразу и грибной суп, и горячие ватрушки с изюмом.
(Вот оно счастье, да, Пашка?)
Замок
Часы спокойно тикали на стене кухни, набухшей ароматами еды, разговорами и мерным тихим жеванием и посапыванием над горячими тарелками. Пашке было очень вкусно и очень хотелось спать. Доедая вторую порцию супа, он наконец потянулся к ватрушкам. Это был сигнал для чая. А вместе с чаем, появившимся тут же на столе, возник вопрос — для чего же в гости пришла рыжеволосая Марианна Леонидовна? Бабушка внимательно посмотрела на гостью. То ли от горячего чая, то ли от довольного мычания Пашки с ватрушкой соседка покраснела и начала:
— Вы знаете… ваш мальчик — такой молодец. Я с утра ехала с ним в лифте: он со мной поздоровался очень вежливо и показал свою поделку. Домик.
Бабушка внимательно посмотрела на Пашку. Тот откусил разом полватрушки и кивнул:
— Фтофмик. Для фдомофово. Зафдали на ФДПФИ.
Бабушка кивнула и снова посмотрела на соседку.
— Домик вышел очаровательный. Там и зеркало, и диван, и такой коврик у кресла… И я хотела попросить… Вы знаете, у меня давно есть мечта…
— А где домик? — спросила бабушка, строго сдвинув брови. И потянулась за махровым полотенцем, висевшим на ручке духовки.
— В школе. Оставил, — наконец проглотил ватрушку Пашка и ещё раз, но уже тяжело сглотнул. Махровое полотенце в руках бабушки заулыбалось ему большой дыркой.
— У меня есть мечта, — продолжила соседка, не замечая меняющегося в лице Пашку и попавшую рукой прямо в дырку бабушку. — Я бы хотела иметь дома небольшой… замок. Замок, чтобы там была красивая мебель и бальный зал.
Бабушка уже совсем не слышала соседку и разглядывала дырявое полотенце. Пашка не потянулся за второй ватрушкой, а пытался незаметно сползти со стула и ретироваться в коридор.
— И чтобы в замке, в спальне — моей спальне — был мохнатый ковёр. Как в домике для домового.
— Мохнатый ковёр… — протянула бабушка и посмотрела поверх очков на Пашку. Тот сел на место.
— Да… ковёр! И занавески. И диванчик с розовой обивкой. Так красиво будет.
Рыжеволосая соседка подкатила глаза, прижала к груди руки, а после с надеждой посмотрела на бабушку и Пашку.
— Будет красиво, — кивнул Пашка.
— Можно попросить вашего мальчика сделать для меня такой замок? — спросила соседка. Она улыбалась сладко, как большой кусок пахлавы с медом, и кокетливо поправила ватрушку на тарелке. — Пожалуйста.
Тры ытажа
Вы зажмурились? Закрыли глаза, чтобы не знать, что дальше случилось? Зря!
Вот смотрите: Пашка идёт по двору и пинает льдинку, он цел и здоров. На балконе рыжеволосой соседки уже не развевается флагом дырявая блузка, да и как ей развеваться, если город схватил настоящий мороз? Нос Пашки красный и хлюпает от холода, но мальчику тепло внутри, и он улыбается. И вовсе не новым футбольным бутсам, которые ему купили вчера мама и папа. Есть кое-что важнее бутс, как бы ни было трудно в это поверить.
Дома Пашку встречает бабушка с вишнёвым пирогом и чаем. Строгое наказание за разгромленную кухню, словно заклятье, спало, стоило взмахнуть волшебной палочкой в виде клея-карандаша. И склеить для рыжеволосой соседки замок, пустив в ход уже пострадавшее ради поделки дырявое махровое полотенце, розовую, оказавшуюся совсем не любимой и чуть испорченной утюгом блузку, а также коробку от микроволновки, коробку от ноутбука и коробку от босоножек, рулон фольги, старый кухонный тюль, почти килограмм бисера и обои, оставшиеся от ремонта на даче. Пашка клеил замок два дня и делал всё сам, выгоняя из комнаты то маму, то папу, то бабушку. Фкаф, вызвавшийся помогать мальчику, ловко прятался за дверью, когда в детскую пытался зайти какой-нибудь взрослый. Он составил карту для замка на немецком, смастерил механизм для открывающихся по звонку дверей и даже электричество хотел провести, но… Пашка сказал, что это будет уже не настоящий замок или сам Пашка станет не настоящим.
К вечеру воскресенья мечта рыжеволосой соседки сбылась.
Приклеив последний комочек из фольги вместо дверной ручки, Пашка сделал пару шагов назад и осмотрел дворец: он вырос почти до книжных полок и состоял из трёх этажей и острой крыши, а Фкаф довольно вздохнул и плюхнулся на кровать Пашки.
— Пафка….. Фты, фты такфой молодефц!
Эти слова Фкаф явно долго держал в себе, так звонко и так чётко он их произнёс. С тех пор как они столкнулись на лестнице утром, разговаривать им было некогда: то рядом крутились родители и бабушка, то нужно было идти в школу, то вот этот дом клеить. Поэтому, прислушавшись к шуму в квартире, Пашка сел рядом со Фкафом на кровать и начал ковыряться в носу, чтобы сосредоточиться.
У Фкафа носа не было, поэтому он почесал затылок и заговорил. Это был рассказ о ставшем уже таким далёким уроке ДПИ.
Снова ДПЫ
Помните, в тот понедельник ДПИ был последним уроком? Как на палубе корабля, над классом звенел звонок. Но Пашка его будто не слышал, стоя с разломанным домиком для домового в руках. Ребята расселись по своим местам, и даже Колька плюхнулся за парту, с опаской поглядывая на Пашку. А тот вдруг «отмер» и через весь класс пошёл к шкафу. И достал пальто, положив его на первую парту, перед носом у Женьки.
— Кто-то испортил мой дом для домового, а я клеил его всю ночь, — сказал бетонным голосом Пашка, будто строил дом из кирпичей и железа. — Кто-то — это Колька Самосвалов. И это очень плохо. Но я так старался и хотел рассказать вам о своём домовом, поэтому покажу его пальто вместо дома. Потому что мой домовой — самый лучший на свете домовой.
Фкаф сказал это примерно так:
— Пофомуфто фмой дофомой — фамый флуффый на фвете фдофомой!
А дальше Пашка начал говорить на немецком. Он говорил о том, что его домовой умеет чинить защёлки на двери: «Дер Мантель махт аллее мит» [5].
А ещё что