Легкий кивок.
— Потому что я знал, насколько этот твой бред собачий вредит тебе, Джейми. Я знал, что ты соврала. Я знал, что ты хотела быть со мной так же, как хотел я. Для меня никогда и никого не будет, кроме тебя, и клянусь, я так тебя хочу, я хочу дать тебе так много, что не могу представить, кто способен сделать тебя счастливее, чем я. И меня сводит с ума то, что ты тоже это знаешь. Но ты слишком труслива, чтобы признаться в этом даже себе, и…
— Я призналась!
Пауза. Дыхание у Марка сбивается.
— Что?
— Я в этом призналась, — чуть не ору я ему в лицо. — Это ты мне так и не ответил.
Марк хмурится еще сильнее.
— Так и не ответил на что?
— Я тебе звонила, Марк. Я извинилась. На следующий день после дня рождения я оставила сообщение на голосовой почте.
Он отшатывается, как будто я только что ударила его в живот.
— Сообщение на голосовой почте.
— На твоем телефоне.
Он моргает.
— Да кто, блин, оставляет голосовые?
— Куча народу. Врачебные кабинеты. Я.
— Черт, Джейми. Я не слушал свои сообщения десятки лет.
— Что? — Моя очередь моргать. Но… это просто невозможно. — Разве у тебя нет очень важной работы, на которой тебе требуется знать очень важные вещи?
— Есть. И у меня есть очень важный номер, привязанный к этой очень важной работе. И это — что должно тебя шокировать — не тот же номер, который был у меня в шестнадцать, когда я зарабатывал семь долларов в час, доставляя пиццу от Джузеппе. Этим номером, кстати, пользуешься ты.
— О.
— Да. О.
Марк достает телефон из кармана и тыкается в него пару раз.
— Я… Это неважно, Марк. Я просто могу сказать, что я…
Меня перебивает металлический голос.
«У вас одно новое сообщение. Нажмите “один”, чтобы прослушать».
— Джейми. — Он шумно выдыхает. Я никогда не слышала и не видела, чтобы он был так расстроен. — Какого хрена?
— Ты… не слушай его. Прошли месяцы, и…
Его глаза не отрываются от моих, когда он нажимает «один». А я хочу умереть на месте.
«Марк, насчет вчерашнего. Я… я продолбалась. На самом деле я не считаю тебя незрелым. И неправда, что ты меня никогда не заинтересуешь. Заинтересуешь. В смысле, уже. Просто… Это будет оправданием, если я скажу, что у меня была дерьмовая неделя на работе? Мне было настолько за себя стыдно. А потом ты сказал про меня кучу всего хорошего, и я была уверена, что разочарую тебя, и запаниковала, и… Короче, я думаю, ты прав. Я правда боюсь. Постоянно. Закончить как мой папа. Что чем лучше люди меня узнают, тем сильнее они захотят уйти. Поэтому я провела с Шейном годы, ведь я знала, что смогу выдержать, если он меня бросит. Но ты… Ты мне нравишься. Очень-очень сильно. Всегда нравился. Между нами всегда все складывалось, и, если между нами что-то начнется, а в итоге ничего не выйдет, это меня уничтожит. Но я начинаю понимать, что, если я буду притворяться, что ничего к тебе не испытываю, это тоже меня уничтожит, так что… Если ты хочешь сходить на свидание или даже… даже потусить по-дружески, если это все, что ты можешь принять от меня после того, что я сказала, я этому буду очень…»
Мой голос на фоне все продолжает бессвязно лепетать — что-то про любовь, и страх и надежду. Но я перестаю слушать. Потому что телефон Марка летит на пол, а сам он прижимает меня к стене, его ладони обхватывают мое лицо, его язык оказывается у меня во рту, а его тело накрывает мое.
И вот тогда включается свет.
Глава 7
Понятно, что буран не утихнет до завтра, и я решаю провести ночь у Марка. Эти две вещи вообще-то совершенно не связаны — пусть даже я утверждаю совсем другое, когда звоню папе сообщить, что домой добраться не смогу.
— Главное, чтобы вы пришли завтра утром со сковородой, — говорит он нам, слегка озабоченный будущим печеного окорока.
Брови Марка взлетают вверх, и я обрываю звонок, прежде чем папа услышит что-то вроде «хватит так легкомысленно относиться к безопасности моей девушки».
Час назад я думала, что Марк меня разлюбил, а теперь он зовет меня своей девушкой. Эти отношения развились очень быстро, и мое сердце бьется так быстро, будто в моей грудной клетке запускают фейерверки.
— Марк, на случай если ты собираешься купить моему папе целый набор сковородок…
— Это исключено. — Он вжимает меня в себя, его подбородок задевает мою макушку. Комптоны никогда не были особо ласковой семьей, но Марк не может перестать ко мне прикасаться. — Нехватка медной сковородки у твоего отца привела тебя ко мне и исправила самое дрянное недоразумение всей моей жизни. Я сделаю все, чтобы этот человек до конца жизни как можно больше времени проводил без сковородок. — Я чувствую его улыбку. — И потом, окорок может стать моим новым любимым блюдом.
— Тебе стоит напомнить, что ты вегетарианец?
— Тише, — бормочет Марк и утаскивает меня наверх, в свою комнату, пока снаружи яростно свистит ветер.
Прошло десять лет с тех пор, как я была здесь, но в комнате мало что изменилось. Его пластинки и проигрыватель до сих пор стоят в «уголке хипстера», как называет это Табита, и школьные награды, слегка пыльные, по-прежнему красуются на книжной полке. Другое дело — и от этого у меня перехватывает дыхание, — что он утягивает меня на кровать.
Это впервые. И я должна смущаться или нервничать, но быть с ним вот так кажется естественнее всего на свете. Марк довольно крупный мужчина, и на кровати тесно, так что мне приходится почти лечь на него, но я не возражаю. Я вдыхаю его