В то же время мы с Табитой — добропорядочные, прилежные дочери-достигаторы — откладываем на не самую ослепительную кухонную утварь.
Я откашливаюсь.
— Короче, чем скорее ты принесешь мне сковородку, тем…
— Эй, там! Ты разве не дочка Малека?
Я поворачиваюсь к соседскому дому: из одного из верхних окон высовывается смутно знакомая мне старушка. Я не сразу ее вспоминаю, а, когда вспоминаю, проглатываю вздох.
— Э, здрасьте, миссис Но…
Минуточку. Миссис Нос — это ее настоящее имя или мы звали ее так, потому что она постоянно подкупала нас карамельками в обмен на сплетни о наших родителях?
— Нортон, — бормочет Марк, прочитав мои мысли.
— Здравствуйте, миссис Нортон. Да, я Джейми Малек.
— Ты все такая же, как в тот день, когда уехала в колледж. Сколько прошло, лет десять?
Я пытаюсь улыбнуться, но, видимо, моя большая скуловая мышца замерзла.
— Именно так. Вы тоже отлично выглядите, мэм.
Если честно, я почти ее не вижу. Метель быстро набирает обороты, и за три метра от крыльца все уже белым-бело.
— Ты ведь адвокат, да? Как твой папа?
— Джейми — терапевт, — с легким нетерпением поправляет ее Марк. — Оканчивает ординатуру в педиатрии.
— А, да. Уж тебе ли не знать. — Она переводит взгляд с меня на него и обратно, внезапно загораясь агрессивным любопытством. — Я и забыла, что вы оба уехали в Сан-Франциско. Наверняка все время видитесь, верно?
В животе у меня все сжимается. Сейчас самое время, чтобы мы с Марком обменялись многозначительными взглядами и расхохотались. Может, даже сказали: «О, миссис Нос, если бы вы только знали, что случилось в последний раз, когда мы были вместе. Надо бы вам рассказать. Вы будете думать об этом все праздники. Засыплете нас целым грузовиком карамелек».
Но я молчу. Я парализована. И Марк отвечает за нас обоих:
— Да, конечно. Мы практически живем вместе. А теперь прошу прощения, я вижу, как под носом у Джейми вырастает сосулька из соплей. С Рождеством вас и вашего мужа.
Минуту спустя я стою на кухне Комптонов, не имея ни малейшего представления о том, как я там оказалась. Видимо, меня туда затащил Марк, чья терпимость ко всякому вздору никогда не вырастала выше среднего боровичка. Сейчас он стоит передо мной и расстегивает мою парку, словно трехлетке, которой только еще предстоит знакомство с понятием молнии.
— Мне нужно…
— Вернуться, да.
Он стаскивает с меня лыжную шапочку и замирает, когда волна светлых вьющихся волос рассыпается по моим плечам.
Ординатура не дает мне продыху, так что мне не хватает времени даже на еду, не то что на походы в салон. Мои волосы впервые отросли ниже плеч, а не коротко подстрижены под каре. Видимо, Марк заметил: он берет конец прядки и трет между пальцами, пристально уставившись на нее, и это заставляет вспомнить, что он сказал мне, когда мы оба были еще очень юны.
«У тебя самые красивые волосы в мире. Как глупо, что ты их не отращиваешь».
Его внимание распаляет меня — серьезное достижение в такую погоду.
— Ты совсем замерзла, — бормочет Марк, отпуская локон. — Я разжег камин в гостиной. Иди, постой там…
— Но как же…
— …пока я ищу сковородку, — добавляет он, как будто я еще более предсказуема, чем сроки подачи налогов за квартал. — Поверить не могу, что твой папа послал тебя сюда в чертов буран.
— Я не против, — отвечаю я, пусть и слегка возражаю.
Ладно, сильно возражаю.
— Не нужно соглашаться с каждой его идиотской просьбой. Особенно если это опасно. — Полные губы Марка сжимаются в тонкую линию — а потом слегка изгибаются, и этот слабый намек на смешок настолько восхитителен, настолько в его духе, что мое сердце пропускает несколько ударов. — Чтоб тебя, Джейми, ты ведь даже не любишь окорок.
Я фыркаю. Ну конечно, он знает.
— Папа пробует новый рецепт.
— Ага. — Марк снимает шарф с моей шеи. — Даже если этот новый рецепт не пропекает двадцать пять сантиметров снега, который выпадет сегодня, он все равно не должен был посылать тебя сюда.
— Серьезно, двадцать пять сантиметров — это не так уж много.
Он поднимает темную бровь.
Через мгновение я понимаю почему и тут же багровею.
— Боже мой.
— Жестко, Джейми.
— Я не это имела в виду!
— Понятно.
— Нет, серьезно, я говорила… про снег, двадцать пять сантиметров снега…
У меня звонит телефон. Я, настолько благодарная за прерванный разговор, что могла бы основать культ поклонения сотовым сетям с широкой зоной покрытия, тотчас беру трубку.
— Привет, пап… Да, я добралась до Комптонов. Скоро пойду назад… Хорошо, да. Конечно. — Я поглядываю на Марка, чье выражение лица можно описать только как «недовольное». Нет, все еще не фанат отца. — Марк, папа хочет, чтобы я напомнила тебе о завтрашнем рождественском ужине, и… Да, папа. Обещаю, я постараюсь его привести. Нет, я не буду его похищать, если он откажется, я… Ладно, хорошо. Гарантирую: если я не смогу его убедить, я притащу его к нам силком.
Закатив глаза, я обрываю звонок и кладу телефон поверх одежды, которую Марк свалил в кучу на барной стойке. Одеться снова будет тем еще квестом, но должна признать: приятно, когда тело больше не покалывает от холода миллионом крошечных сосулек.
— Э-э… не хочешь завтра прийти на рождественский ужин? — спрашиваю я, заранее зная ответ.
— Нет.
— Ясно.
Марк выжидающе смотрит на меня.
— Что?
— Я жду обещанного похищения.
— А. Ну да. — Я оцениваю его рост. То, как компрессионная футболка облегает его большие бицепсы. Мускулистые бедра, скрытые джинсами. — Скажем, что я пыталась, но ты меня одолел.
— Но у тебя почти получилось?
— О да. Я взяла тебя в удушающий захват на несколько секунд.
— Но потом поскользнулась на банановой кожуре?
Я смеюсь. Лицо Марка светлеет, и от его широкой ухмылки воздух вокруг становится густым, и…
Он не отворачивается. Все пялится и пялится, как будто готов проглотить меня взглядом целиком. Он всегда был таким, когда чего-то хотел: ненасытным. Неимоверно. Жадным. И поэтому мне не стоит находиться здесь с ним. Из-за Марка мое сердце несется вскачь, тело бросает в жар, а мозг отключается, и это не то, что можно пережить без последствий. Оказываясь рядом с ним, я становлюсь ненасытной тоже, а еще безрассудной и…
Все равно уже поздно. У меня был шанс, и я его упустила.
— Мне нужно идти, — шепчу я, уставившись на выложенный плиткой пол. — Ты не мог бы…
И вздрагиваю от внезапного треска, за которым раздается скрежет металла. Я поворачиваюсь и ахаю, глядя в окно кухни: тяжелая ветка дуба, стоящего