— Забавно, очень забавно. Если ты понимала, что игра не стоит свеч, зачем соглашалась? Берсенев тоже неплохой вариант. Да, может быть, не такая крупная рыба, но все же бизнесмен, к тому же свободен. И мама, я как-то не понимаю, почему ты, почему она вцепилась в тебя?
А вот тут Мирославна меня удивляет, она усмехается. Усмехается так, словно знает что-то, чего не знаю я. Это заставляет меня насторожиться. Делаю себе пометку, что где-то, что-то я не докопал, и надо углубиться. Осталось только понять, в какую сторону углубляться: в связи мамы и кого, самой Мирославы?
Да, надо все это обязательно проверить, потому что в этом я раньше не видел смысла, а сейчас кажется, что очень даже зря отмахнулся от этой проверки.
— Это не мой секрет, Витя, и не мне тебе его рассказывать, да и не хочу я. Не поверишь, устала. Давай мы с тобой заключим сделку, — она берет себя в руки, кладет руки вместе с локтями на стол и подается вперед. В ее глазах решительность, даже отвага.
— Я не буду соглашаться с тобой, но выслушать готов. Если твое предложение покажется мне интересным, тогда мы поговорим, если же нет, то мы будем просто играть по тем правилам, которые я озвучу.
Понимаю, что могу ее не слушать, но я все же не такой монстр. Аня сделала меня человечным. Как бы то ни было, она беременна, и срок у нее больше, чем она мне заявляла, это тоже мне достоверно известно. Не хочу я воевать с беременной. Я просто хочу решить этот вопрос, а дальше что там с ней будет, меня уже не касается.
— Я согласна исчезнуть из твоей жизни. Я согласна соскочить с крючка… Маргариты Рудольфовны, — и снова эта запинка на имени мамы.
Что-то здесь не так. Я обязан в этом разобраться.
— Но только при одном условии: ты ничего не говоришь Берсеневу. Это мой ребенок, и, если я захочу, сама ему расскажу обо всем. Договорились?
— Ты ворвалась в мою жизнь, — начинаю, с усмешкой. — Разрушила ее, причинила боль моей женщине, и думаешь я вот так просто тебе все это прощу. Нет, Мирослава, мне этот вариант не подходит. Я тебе говорю сейчас один раз.
Специально делаю паузу, хочу, чтобы она прониклась всем тем, что я сейчас скажу, а не просто услышала.
— Каждый должен нести наказание за свои поступки. Берсенев узнает. А тебе я советую не делать глупостей, потому что первое, я не дам тебе сбежать и передам четко в руки отца ребенка, в целях личной безопасности. Второе, если Берсенев решит забрать этого ребенка, буду рад ему в этом помочь.
— Ты монстр. Ты ужасный человек. Я тебе предложила исчезнуть, а ты? Мерзавец, — но на эти слова я ей ничего не отвечаю, встаю из-за стола, и все же, прежде чем уйти, говорю на прощание.
— Я не мерзавец, Мирослава, я просто отвечаю людям той же монетой, и поверь, за то, что ты сделала, я мог бы посадить тебя в тюрьму, поэтому радуйся, что проявил к тебе милосердие. И то, только потому, что ты беременна, а с беременной воевать как-то против правил.
Глава 46
Аня
— Максим, иди к себе, нам с мамой нужно поговорить, — едва Витя заходит в гостиную, сразу говорит это сыну, и мы вздрагиваем.
Как муж так тихо зашел в дом? Мы не слышали, как хлопнула входная дверь, разговаривали о своем: о планах, о том, как нам хотелось бы, чтобы все было. Не знаю, зачем разговариваю об этом с сыном, наверное, потому, что он сам пришел и захотел.
Он тоже переживает.
Ему тоже тяжело.
И да, я понимаю, что как бы то ни было, мы обязаны отгородить его максимально от всего этого кошмара, он не должен в нем жить, не должен в нем вариться, но как бы то ни было, он уже вмешан. И если он чувствует, что ему надо поговорить, значит, надо. Я не могу игнорировать это, не имею права, не должна. И плохо, конечно, что муж так нас прервал. Да еще и слышна в голосе определенная категоричность, непреклонность.
Максим напрягается, я вижу это по его позе, по его выступившим венам на шее и висках, сын моментально завелся, и это удручает. Я всячески пытаюсь сгладить конфликт в их отношениях, но у меня плохо получается. Причем я вижу, что сын любит отца, он хочет быть с ним, не хочет его терять, вот только упрямство во всех Громовых дикое, упрямство, которое всем мешает.
Ненавижу эту черту в мужчинах нашей семьи, ненавижу, и, кажется, она передается им на генетическом уровне. Сейчас, глядя на них, понимаю, что Витя сын своего отца, а Максим, сын Вити. Да, в каждом из них по-разному степень упрямства выражена, но она в них есть.
Они такие разные, но на самом деле так похожи друг на друга, только не хотят себе в этом признаваться. А если бы они это сделали, стало бы намного проще абсолютно всем. Но кто меня будет слушать? Правильно, никто. У них у всех своя правда, а я должна разрываться между ними. И главное, между ними и своими желаниями.
Мне сейчас то ли о будущем ребенке думать, то ли о нынешнем, то ли о муже, то ли о себе. Так и с ума сойти недолго, разрываясь между всеми.
А по-хорошему я здесь беременная женщина, которой нужна поддержка, а они, вместо того, чтобы обеспечить мне покой и положительные эмоции, только подкидывают нервотрепки.
— Почему я должен это сделать? Снова будешь ее обижать? — встав в позу, спрашивает сын, чем накаляет обстановку еще больше. Ну господи, что же они творят? Как мне все это надоело.
— Максим, пожалуйста. Если что, я тебя позову. Не волнуйся, все будет хорошо, — трогаю сына за плечо, и он тяжело вздыхает.
Понимаю, не может мне отказать, и я этим нагло пользуюсь, но что поделать, сейчас не та ситуация. Мы все должны проявлять определенную лояльность, определенные мягкость и гибкость. А судя по лицу Вити, разговор действительно касается лишь нас двоих.
Неужели он все-таки сдержит обещание, и мы сегодня обо всем поговорим?
— Мам, если что, не терпи, либо встаешь и уходишь, либо зовешь меня, договорились? — совершенно серьезно говорит Макс, но при этом смотрит не мне в глаза, а отцу.
Он