— Вить, он твой отец, он очень хотел с тобой о чем-то поговорить. Поехали, тебе и самому потом станет легче. Может быть, сначала и будет больно, но точно потом станет легче, — говорю ему все это, на что он усмехается.
В нем есть некий скепсис, но в то же время чувствую, как напряжение начинает потихоньку отступать, медленно, но все же отступать.
Мы сидим так еще какое-то время, пока он не перекладывает иначе наши ладони, пока не переплетает пальцы и не встает, утягивая меня за собой.
— Поехали, — не приказывает, не командует, а просто говорит это, и я послушно встаю за ним. Сейчас ему очень нужна поддержка, родной человек рядом. Я буду с ним рядом, потому что мы все же не чужие.
Мы быстро говорим Максиму, куда поехали, чтобы он не волновался. Сын порывается поехать с нами, причем он прикрывается желанием защищать меня от нападок бабушки, но я вижу по глазам, тоже беспокоится, беспокоится он за своего деда.
Ну почему мужчины в этой семье такие неспособные в открытую говорить, что их беспокоит, и что им действительно важно, вечно замыкаются в себе, что-то там переживают, надумывают. А ведь все намного проще, если бы они были проще, всем бы стало легче жить, и меньше было бы вот этих недопониманий, ссор и так далее.
Но что уж поделать, какие есть, других не будет. Мне остается только принимать их, любить такими, какие они есть.
Дорога до больницы выдается долгой, тяжелой. Я говорю мужу какие-то общие фразы, понимаю, что от них не легче, но я не хочу, чтобы он замыкался, и в тишине утопал в собственных мыслях. Лучше уж пусть раздражается от моего назойливого внимания.
В больницу заходим напряженные до чертиков. Девушки в регистратуре сразу сообщают номер палаты и облегченно выдыхают. Похоже, Сергей Павлович устроил им здесь светопредставление. Хотя, кто знает, может быть, я и ошибаюсь, и вел он себя здесь вполне прилично.
Ладно, не хочу забивать себе этим голову. Главное, что мы легко находим нужную палату, и, конечно же, одиночную, самую шикарную.
Вот только едва мы входим и успеваем заметить свекра: бледного, осунувшегося и с капельницей в руке, и рядом с ним Мирославу и Маргариту Рудольфовну, как последняя срывается с места и бросается на нас. Но, к счастью, Витя успевает закрыть меня с собой.
Вот только бросилась она не на меня, а бросилась она как раз-таки на мужа.
— Ненавижу тебя, тварь, ненавижу, чтоб ты сдох! Как же я тебя ненавижу, если бы ты только знал. Я тебя выродка приняла, от своей дочери отказалась, потому что он этого захотел и что теперь? Радуйся, скотина. Радуйся, тварь. Ты все равно победил, как бы я не старалась.
Глава 48
Аня
— Успокойся, ты не в себе. Что ты несешь? — перехватив ее руки, и немного встряхивая, начинает Витя, а я понимаю, что что-то здесь все равно не так.
Слишком ее слова жестокие и вполне себе неадекватные, ненормальные. В них скрыт ужасный смысл, и я очень надеюсь, что ошибаюсь в нем.
— Не смей мне указывать, выродок. Я тебя с самого первого дня ненавидела. Ты был тем, кто испортил всем жизнь, но этот старый кобель любил тебя, и все только для тебя. Он и мать твою ненормальную до сих пор любит, раз тебе все оставил, а не мне. Ну ладно, родила я не от него, заставил он меня отказаться от нее, — и машет рукой за свою спину. — Но я всю жизнь это терпела. Я всю жизнь мучилась, а в итоге что?
— Да что ты несешь, успокойся. Аня, позови врача, она, кажется, не в себе, — чуть повернув голову, говорит уже мне последние слова, и в этот момент мы все слышим, как начинает закашливаться Сергей Павлович, просыпаясь от дикого крика своей жены.
— Что у вас происходит? — сонным и немного охрипшим голосом говорит он, а мы все стоим, никто не знает, что делать, потому что Маргарита Рудольфовна действительно сошла с ума.
— Все хорошо. Ты об этом со мной хотел поговорить? — отпуская руки матери, говорит муж и начинает идти к своему отцу, показывая на пространство палаты, явно намекая на болезнь.
— Об этом, об этом он тебе хотел рассказать, покаяться. И только сейчас я поняла, почему так торопил встречу. Я еще и думала, что это он за гоношился с тобой помириться, а вот в чем дело. Вообще, знаешь, Сережа, ты просто сволочь.
— Марго, прекрати. Я тебе уже все сказал и скажи спасибо, что оставляю хотя бы это, — пытается приструнить ее свекр, но только ничего у него не выходит. — Я тебе уже все сказал, документы ты все получила, подписи поставила, а теперь уходите, уходите обе. Я вообще не понимаю, зачем вы здесь остались.
Вот он, вполне себе такой знакомый тон. И еще эти мужчины будут говорить, что они не родственники, отрекутся друг от друга? Да как же, даже сейчас весь такой слабый на больничной койке, Сергей Павлович остается таким же жестким и непреклонным, таким же, как Витя.
— Вы еще об этом пожалеете: и ты, и твой сын, я тебе обещаю. Мирослава, вставай, мы уходим, — бросает все это свекровь, а я не понимаю, все же, что происходит.
Догадываюсь, но не понимаю. Не хочу понимать. Не могу поверить в это.
— А ты, Витя, тоже не расслабляйся, ты столько крови из меня выпил, и что теперь?
— Марго, если ты не сделаешь все то, что я тебе сказал, поверь, я тебя и с того света достану. Не вынуждай меня.
Но эта женщина лишь фыркает и, схватив недолюбовницу мужа за руку, вылетает с ней из палаты и даже плечом меня из принципа задевает, но, к счастью, я стою рядом со стеной и успеваю опереться на нее, чтобы не упасть. Витя увидев это, хотел подхватить, но я остановила его жестом, потому что все в порядке.
— Простите, что вы все это увидели. Она должна была уже давно уйти. Не знаю, зачем осталась и чего ждала, — извиняется Громов старший, и, если я ему сочувствующе улыбаюсь, то вот что делает Витя, я не вижу. Он стоит ко мне спиной.
— Шансов никаких ни здесь, ни за границей? — вместо ответа, спрашивает муж, и я понимаю, что да, не ошиблась, он действительно переживает.
— Нет, сын, это вопрос