— Если ты о матери, то не обращай внимания. Она просто в шоке, и я уверен, у нее сознание помутилось. Какая дочь, какой отказ? Все это глупости.
— Нет, Витя, не глупости, — сокрушаясь, отвечает Сергей Павлович.
— Что? — одновременно с мужем спрашиваем, и кажется, в отличие от меня, муж действительно отверг в первую же секунду мысль о том, что она не его мать.
— Да, Марго не твоя мать. Когда мы с ней познакомились, у меня был ты на руках. Твоя настоящая мать умерла во время родов. Я остался один с младенцем на руках, а Марго тогда была медсестричкой в роддоме, нашла к тебе подход, и я как-то не заметил, как она вошла в мою жизнь со своей помощью, и я решил, раз уж ты ее принял, почему бы и нет?
Иду, придерживаясь стены и сажусь на стул у стены, чтобы не упасть от шока. Одно дело предполагать, другое — знать.
— Она долгие годы хорошо ухаживала за тобой. Меня все это устраивало. Мы с ней даже сблизились, но я никогда ее не любил. Я не смог ее полюбить. Да, я ее всем обеспечивал. Да, я проявлял участие в ее жизни и никогда не отказывался помогать ей ни в чем.
Слова даются мужчине с трудом, но он все же продолжает, а я замечаю, как его глаза начинают блестеть от непролитых слез.
— Вот только, когда не получив от меня той самой любви, она загуляла и забеременела, я заставил ее пойти на аборт. Вот только она сказала мне, что сделала, а потом я увидел, как у нее растет живот, и после этого, я заставил ее написать отказ от ребенка.
Это было очень жестоко, очень. Неудивительно, что Маргарита Рудольфовна так обозлена на жизнь, но все же это ее не оправдывает.
— Я не хотел, чтобы моей наследницей стал человек, который не имеет ко мне никакого отношения. Марго тогда злилась на меня, но потерять деньги боялась намного больше, чем ребенка. Я понимал, что вина моя, но не мог я ее полюбить, не мог, а она изначально приняла мои условия.
Какие бы условия он не выдвигал, было глупо рассчитывать на ее покорность до конца жизни
— В тумбочке, в верхнем ящике, ты найдешь все документы, которые я хотела передать тебе и среди них кладбище, где похоронена твоя мать. Я уже вряд ли там появлюсь живым, но очень хочу, чтобы меня похоронили рядом с ней.
Грудь спирает, тянусь к воротнику и расстегиваю верхние пуговицы. Мужчина ничего не сказал о матери Вити, но по одному этому желанию понятно, насколько он любил ее.
— Я понимаю, мы с тобой не ладили, и я во многом перед тобой виноват, но, надеюсь, ты исполнишь мою последнюю просьбу и сможешь когда-нибудь простить за то, что скрывал от тебя правду. Ты действительно был привязан к Марго, и я не хотела разрушать твой мир.
Не возьмусь судить. Как бы он не поступил, итоги были бы равнозначно ужасными.
— Тем более до последних нескольких месяцев она не показывала свою неприязнь к тебе. Я искренне думал, что она не затаила злобу, а оказалось жестоко ошибся, и мне жаль, что все так вышло. Прости меня.
Глава 49
Аня
— Ну что, как там, дедушка? Что случилось? — едва переступаем порог дома, Максим, продолжая сбегать по лестнице, сразу засыпает нас вопросами.
Пытаюсь дать жестом понять сыну, что сейчас не до него, что ему лучше отступить, но он не видит меня, он смотрит лишь на отца, который подавлен всеми этими новостями.
Еще бы, в один день узнать и о скорой смерти отца, и о том, что его мать не мать. Это очень тяжело, и мало ли что ему сорок лет, он тоже живой человек, и нервы у всех могут сдать.
— Максим, давай завтра об этом поговорим. Уже очень поздно, иди ложись, я тебя очень прошу, — говорю сыну, когда он подбегает к нам.
— Дедушке недолго осталось быть с нами, если хочешь, можешь завтра поехать к нему в больницу, или тебя отвезут, — немного отстраненным голосом, одновременно со мной отвечает муж.
Я вижу, как тяжело дается ему каждое слово, вижу, что хочет сказать, но не может. Сейчас в нем борются два желания, и они убивают его изнутри, разрывают. Нужно срочно отправить Максима наверх и поговорить с Витей, успокоить.
— Что? Дедушка умирает? Вы не шутите? Мааам, — протяжно зовет меня Максим, и наконец-то обращает на меня внимание, а все, что я могу, это кивок. — Нет, вы шутите. Вы же шутите. Он же здоровый мужик.
— Нет, Максим, мы не шутим, — опережаю Витю, глажу сына по плечу и понимаю, что оба моих мужчины выбиты из колеи.
И вот она, та самая важная роль женщины, не дать им скатиться в уныние. Сейчас я должна быть сильной, чтобы они оставались сильными потом до конца. Не то, чтобы они сами не справились, скорее моя задача сохранить в них любовь и доброту.
— Иди наверх, я к тебе поднимусь. Мы сейчас с папой немного поговорим, и я приду, правда.
— Я никуда не пойду. О чем вы еще будете говорить, кроме как о дедушке? Нет, я остаюсь. Я никуда не пойду. Никуда.
— Максим, правда, оставь нас. Мы сейчас поговорим и потом оба к тебе придем. Пожалуйста, сын, — молю его, и тут Макс сдается.
Вижу, как тяжело ему становится дышать, но он все же согласно кивает и уходит. Как жаль, очень-очень жаль, что все так получилось, но я не знаю, что еще мы могли сказать, что мы должны были сделать.
Сын поднимается по лестнице, громко хлопает дверью своей комнаты, и вместе с этим хлопком, мы вздрагиваем, и Витя идет на кухню, а я семеню следом. Муж достает из шкафа стакан и наливает ледяную воду из-под крана, залпом ее выпивает, и мне, только глядя на него, становится резко холодно. Терпеть не могу такую воду, это ужасно.
— Он хотел, как лучше, Вить. Его можно понять, — закрыв за собой дверь, говорю это мужу. Он усмехается, наливает второй стакан. — Он остался один с тобой на руках. Да, это сейчас жестоко прозвучит, но разве она недостаточно тебе дала? Неужели