Габсбурги — уроды. Причём и в прямом, и в переносном смысле. В прямом смысле — у них очень вытянутая нижняя челюсть. Я-то думал, что художники изображают такое уродство словно бы намеренно, а на самом деле у представителей этой династии всё еще неприятней для глаза, чем на картинах.
Мало того, что челюсть была неестественно вытянута, так ещё и нижняя губа, старого и покрытого морщинами императора, была уродливо толстой, в то время как верхняя губа его рта очень тонкая. И это создавало впечатление уродства.
А ещё они уроды, что снабжали оружием наших врагов, передавали деньги османам, всячески вредили нам, казалось бы, союзникам. Да все тайком, за нашими спинами. Ну, не уроды ли?
Казалось бы, и вовсе нечего мне делать у австрийцев после того, что получилось узнать об их делишках. Но любая дипломатия такова, что нужно разговаривать, даже когда очень сильно хочется дать с кулака по физиономии. Может получится выторговать такие условия, что с лихвой перекроют предательство. Хотя я до конца даже не понимаю, какая должна быть уступка со стороны австрийцев, чтобы я закрыл глаза на их пакости.
Отправляться в Вену после того, как одержал победу ещё и на реке, уничтожив при этом немалую часть турецкого флота, — это ведь далеко не одно и то же, чем направляться в столицу Священной Римской империи с тем бароном, который предлагал мне удирать из Измаила и защититься австрийской дипломатией.
Такой, нужно сказать, дырявой дипломатией. Перед военной кампанией австрийцы явно делали посылы в нашу сторону, что нам необходимо в срочном порядке заключать мирное соглашение с турками, и, мол, они, Габсбурги, в этом непременно помогут. Понятно, что боятся нашего присутствия на Балканах.
Потому очень было интересно, что же запоют австрийцы сейчас. Ведь по сути мы выиграли военную кампанию. Остаётся лишь только определиться, какие территории Османской империи окажутся русскими. Ну и готовиться к новому рывку.
На семи шестнадцативесельных галерах, несмотря на движение против течения, мы достаточно быстро поднялись по Дунаю. Безусловно, в какой-то момент нам придётся причалить к берегу и искать возможности для передвижения по земле.
Впрочем, если есть деньги, то я уверен, что найдутся и те, кто нам окажет логистические услуги. Нашлись. Кому сказать, что канцлер Российской империи ехал на крестьянском возу, так как сильно устал конно передвигаться, так будет главным анекдотом в Европе.
Конечно, я направлялся в Вену не один. Это просто невозможно, чтобы русский канцлер, а ещё генерал-аншеф, передвигался в гордом одиночестве. Моя свита должна была быть куда как представительнее, чем даже десяток сопровождающих.
Так что я взял с собой две сотни стрелков. Выбирали самых грозных, могучих, свирепых на вид. Ну и также меня сопровождали офицеры. Я лишь Саватеева оставил в Измаиле на хозяйстве. И то ему предстояло лишь только дождаться, пока фельдмаршал Ласси не подойдёт со своими войсками к Измаилу. Судя по всему, он должен был выдвинуться мне на выручку, а выручка, как оказалось, и не потребовалась…
А ещё со мной ехал башкирский старшина Алкалин, и вместе с ним десятки других башкир. Причём ведь тоже, чертяка, распознал замысел и нашёл в своём отряде таких мощнейших людей, что даже я пару раз оглядывался с удивлением.
Предвкушаю тот момент, когда австрийское общество увидит таких вот подданных русской императрицы: могучих, на вид свирепых азиатов. Нужно будет ещё продумать для башкир одежду. Такую, чтобы было понятно европейцам — башкиры очень богатые люди.
Так что я направлялся в Вену, скорее, чтобы покуражиться, показать австрийцам, что нам их помощь или союз вообще не нужен. О каком союзе может идти речь, если австрийцы, а это уже известно точно, заключали сепаратный мир с турками? Но это они не скрывали, между тем, были скрыты тайные договорённости.
Нет, мне не удалось взять какого-нибудь османского военачальника, который точно бы знал, о чём тайно договорились австрийцы и турки. Но приходили сведения, что с территории Австрии османам поставляется вооружение и деньги. Одну такую передачу удалось бойцам Семена зафиксировать, ну и устроить засаду. Деньги наши. Промышленность Российской империи получит еще миллион, но уже талеров.
Я потратил некоторое время, а Карл дал мне такую возможность, чтобы прояснить ситуацию. Почему это я не пожелал разговаривать с министрами, а настаивал на высочайшей аудиенции. Почти все и рассказал. И про сепаратные переговоры, деньги османам.
— Ваше Императорское Величество, вот именно этим и вызвано моё негодование и то, что я отказываюсь встречаться с теми министрами, которые, по сути, предали русско-австрийский союз, — говорил я в спальне австрийского императора Франца Иосифа.
Царь хороший, бояре плохие? Но если императора обвинять, то и говорить будет не с кем.
Да, очень плох уже монарх Священной Римской империи. Так выглядит, что в ближайший год может и преставиться. Хотя, он ещё не окончательно лежачий, может быть, года два или три, если только врачи найдут возможность поддержать его организм, проживёт.
Но меня принимали именно в спальне. Император был, конечно же, одет, сидел и взирал на меня с недовольным взглядом. Ведь он, хотя в этом не признается никто из австрийских элит, вынужден был меня принять.
Я прибыл в Вену глубоко ночью. И даже был благодарен офицеру на посту при въезде в черту города, который промурыжил и меня, и моих людей до самого утра.
То есть меня, канцлера Российской империи, приняли за какого-то шарлатана и отъявленного преступника, который может прикрыться именем столь почтенного человека? Но это серьёзное оскорбление. Тем более, что все подорожные документы нам были выправлены сразу при въезде на территорию Священной Римской империи, на окраине которой, оказывается, можно найти весьма исполнительных чиновников. Те провели все документы очень быстро и по высшему разряду. А возле Вены офицер решил покуражиться. Не понять, что демонстрировал: то ли своё негодование, ненависть к русским, то ли что дорвался до власти…
— Вы сильно молоды. Надеюсь, слова, прозвучавшие от старика, повидавшего жизнь, вас сильно не смутят. Но, не кажется ли вам, что политика — это не то место, чтобы обижаться, — сказал Франц Иосиф.
— В этом вы правы, что обид не должно быть. Но вы не можете не согласиться с тем, что если человек обижается, то на это чаще всего имеются веские причины. Возможно, таким образом он хочет добиться того, чтобы впредь его не обманывали, не предавали. Разве не так в политике? — я поддерживал тон беседы.
Было