Ситуация была прескверной. Наверное, нет такого человека, который сказал бы: «Знаете, а мне нравится быть в уязвимом положении». Жанне же это было смертельно опасно: старые враги непременно воспользовались бы случаем отомстить, обогатиться за её счёт или просто убрать злобного конкурента. Ситуацию усугублял ещё один факт — она оказалась одна на безлюдной дороге, где редко ездят машины. Кругом ни души, только звери, мечущиеся между деревьев. От нервов дрожала рука. Еле достав тонкую сигарету, она прикурила её и поправила пальцами волосы — с редкими вкраплениями седых. Осмотрелась по сторонам и одёрнула кожаную куртку красного цвета — морозило её то ли из-за погоды, то ли от стресса.
Глушь. «Если здесь и есть люди, то только те, кого закопали бандиты в своё время», — подумала Жанна, выдыхая кольцами дым. Это был её ритуал, чтобы успокоиться. О тех временах она знала не понаслышке: владела тогда стриптиз-клубом, и возле неё постоянно толклись братки, всякие гастролёры, воры и авторитеты всех мастей. Деньги заносила ментам, и они за это её крышевали. Хотя можно было и не платить — воры бы встали за неё горой, свои майоры и полковники — рядом. В общем, башлять за крышевание не имело смысла, но по-другому было нельзя. Обязательно нужно кому-то платить.
Зрелище, предоставляемое Жанной, бандитов и ментов устраивало по полной программе. Так что её не трогали не только из-за страха, но и из-за уважения к «танцам». Вышло в итоге так, что она втерлась в доверие и к тем, и к другим, и с каждым общалась на равных. Затем осознала свою силу, и женская хитрость запустила такой маховик событий, что и нескольких книг не хватит, чтобы описать те времена. Основным её занятием было спаивание авторитетных людей. Те по пьяни рассказывали такое — даже у матёрых следователей волосы дыбом вставали. Естественно, ради сохранения собственной жизни Жанна никому потом не пересказывала, что ей набалтывали. Был, правда, момент, когда очень хотелось рассказать: одному майору, подключившему к её телу пару проводов и подавшему ток, но она сдержалась, удержала язык за зубами. В итоге, как ей кажется, всё вышло правильно. По крайней мере, она сейчас жива и очень хорошо себя чувствует, в отличие от того майора. Его потом долго пытались найти, закопанного в лесополосе.
Сложившаяся ситуация была в кое-каком роде мерзкой. Не льстило ей стоять одной между гигантскими деревьями на малоизвестной дороге, рядом с грудой ставшего бесполезным металла. Среди этих вымахавших стволов она была совсем крохотной, маленьким мясным комочком. Рассматривая кроны деревьев, ей стало не по себе. Апломб величия развеялся, оставив лишь жалкую сущность по имени Жанна. Она скрестила руки на груди, потёрла плечи, как будто пытаясь согнать дрожь — от холода или чего-то более личного. Деревья окружали её, и было чувство, что они сближаются, замыкаются вокруг, чтобы поймать эту мелкую букашку, раздавить крошку своими корнями. Круг закрывался. Она мотнула головой, отбрасывая наваждение. Выплюнула окурок сигареты и пропела:
— Небоскрёбы, небоскрёбы, а я маленький такой… То мне страшно, то мне грустно, то теряю свой покой…
Она улыбнулась, вспомнив лицо автора песни, его забавные усики, шляпу. Можно подумать, что то самое молчание перед майором и привело Жанну сюда, в место, где никому нет дела до её разговоров. Эта абсурдная связь несвязанных событий снова заставила её улыбнуться. Паршивое настроение, как ей показалось, начало улетучиваться.
Она достала из машины телефон и посмотрела на экран — антенны сети не высвечивались, связи не было. В руках она держала дорогой кирпич, бесполезный и мёртвый.
— Ну и чего ещё можно ожидать от глуши? — спросила она сама себя.
Покорила себя за детскую наивность и швырнула бесполезный агрегат на переднее сиденье. Взглянула на свои ноги, точно что-то обдумывая — на ней были кеды, не сочетающиеся с синими джинсами и шикарной курткой, но такие удобные, особенно в дороге. Пара более красивой обуви лежала у задних сидений. Решила, что в кедах идти будет сподручнее. Как ни крути, добираться придётся пешком. Сидеть в машине и ждать у моря погоды она не желала, да и не её это стиль. Всё-таки она стала одной из самых успешных женщин в городе не потому, что чего-то ждала, а благодаря своим решениям. Своим действиям. И давать волю языку тоже приходилось, шантажируя особо упёртых. Шантажировать ей было чем — уйму компромата на всю элиту городка она собрала за время работы стриптиз-клуба. Очень уйму. Потому, когда мэру показывали видео с его участием, тот моментально становился добрым, ласковым и покладистым. Другие с готовностью прощались с бизнесом, предавали своих, были и те, кто стрелял в себя сам. Правильно кто-то сказал: стая выживает в движении.
Так что она сама не заметила, как ноги понесли её вперёд по пустынной дороге. Шагала быстро, привычно, кожа куртки поскрипывала в такт движениям. Она отдалялась всё дальше и дальше от машины с антропоморфными чертами, напоминающими человеческую грусть. Если бы она знала, что покидает единственное безопасное здесь место, то, возможно, изменила бы решение. Ей стоило всего лишь повернуть голову назад, увидеть свой автомобиль — и она почувствовала бы щемящее чувство тревоги, опасности. Но она этого не сделала, последовав правилу никогда не смотреть назад. Правда, чем старше становилась, тем чаще его нарушала.
Метров через шестьсот ноги уже подсдали, захотелось присесть на скамеечку, да хоть на пенёк. Перевести дух, отдохнуть, размять ножки. Переводя дыхание, она признала, что отвыкла от активной ходьбы из-за крайне комфортной жизни, да и возраст диктовал свои условия: много не ходи, сильно не наклоняйся, по утрам пей витамины. Хоть конечности и болели, а желание сесть на дорогу лишь усиливалось, она приняла волевое решение не сдаваться. Продолжила ход, решив, что дальше станет легче и боль пройдёт.
Всё пройдёт, ничто не вечно, говорил ей Артурчик Кабан, вечно выпивающий в компании двух шикарных девочек-стриптизёрш. Его потом из ружья расстреляли в собственной бане, так что он был прав. Своим примером доказал.
Сколько идти вперёд, она не знала, только смутно догадывалась. Впереди виднелся точно такой же пейзаж, как и десять минут назад; казалось, лес просто удлиняется, и сколько ни иди — конца