— Конечно, я права.
Адам рассмеялся:
— И чем я сумел заслужить такое счастье?
Мия улыбнулась, и на этот раз в ее глазах блеснул дьявольский огонек.
— Не знаю, но, думаю, ты вполне можешь меня поблагодарить.
Ее хрупкая ручка выскользнула из-под одеял к нему на колени и поползла к известной цели.
Адам запрокинул голову и расхохотался:
— Ты всегда только об этом думаешь?
Мия улыбнулась, расстегивая его бриджи:
— Ага.
Адам склонился к ее губам:
— И это замечательно.
Эпилог
Лондон, пять лет спустя.
Джибриль бросил поводья конюху и спрыгнул с лошади. Парадная дверь Эксли-хауса распахнулась, и Ева бросилась вниз по лестнице.
— Габриель! Наконец-то ты вернулся!
Джибриль расхохотался:
— Ты меня решила с ног сбить, хулиганка?
Он обнял сестренку так, что хрустнули косточки.
— Не называй меня так! — пробурчала Ева в его помятый шейный платок, но никакого раздражения в ее словах не было.
Джибриль отстранил ее на расстояние вытянутой руки, и сердце его сжалось при виде ее слез.
— Что такое?
— Мама и папа требуют, чтобы я пошла на этот жуткий бал.
Джибриль вздохнул:
— Пойдем. Не будем разговаривать на парадной лестнице. Ты же знаешь, как твой отец к этому относится.
Габриель, как его теперь чаще называли, любил своего отчима, но знал, каким тот может быть занудой.
— Уговори их, пусть отпустят меня домой, Гейб, — заныла Ева, когда они вошли в дом.
— Здравствуй, Хилл. — Габриель отдал дворецкому шляпу и перчатки.
— Добро пожаловать домой, мистер Габриель.
— Матушка дома?
— Она в детской. Вы надолго приехали, сэр?
Габриель ухмыльнулся:
— Это зависит от его светлости.
— И Дрейк с вами?
— Да, он приедет позже с остальными вещами.
Угрюмому камердинеру Габриеля пришлась не по душе его недавняя выходка, после которой его отчислили из университета, но сам он испытал лишь облегчение. В свои почти двадцать три года он был старше всех своих друзей в Оксфорде, за исключением виконта Байера, который словно вообще не намеревался прекращать учебу даже в возрасте двадцати шести лет.
Габриель устал от книг, писанины и зубрежки. Теперь, когда его навсегда изгнали из школы, матери больше не удастся заставить его туда вернуться. Оставалось только надеяться, что ни лорд Эксли, ни дедушка не воспользуются своим влиянием на властей предержащих, чтобы заставить руководство Оксфорда передумать.
— Передайте матушке, что я буду в голубой гостиной, — сообщил он Хиллу. — Пойдем, малявка.
Он схватил Еву за руку и потащил вверх по лестнице.
— Где Мел? — подтолкнув сестру к креслу и плюхнувшись напротив, спросил Габриель.
— Поехала навестить леди Мойру. Меня тоже приглашали, но я отказалась. — Ева намотала крупный блестящий черный локон на палец, и стало еще заметнее, в каком беспорядке ее прическа. Вид у нее был такой, как будто она попала в бурю.
Габриель вздохнул:
— А теперь скажи, почему ты не хочешь выезжать в свет в этом сезоне.
Ее розовое платье порвалось у подола, а на одной из туфель красовалось пятно чего-то подозрительно похожего на конский навоз (скорее всего, это он и был). У Габриеля всегда сжималось сердце при виде сводной младшей сестры. Хоть между ними и не было кровного родства, он был с ней особенно близок. Во дворце Бабы Хасана он рос среди десятков сводных братьев и сестер, но по милости Асада всех их потерял.
Приехав в Англию, он был рад обрести трех сестер. Кэтрин, чуть старше его, с ним общалась мало: ей не терпелось приобщиться к светской жизни и не хотелось тратить время на чужеземного младшего брата. Мелисса была еще совсем маленькой, и только с Евой он сразу нашел общий язык. Девочка была без ума от своего сводного брата. Конечно, она ничего не знала о том, какую неудачу он потерпел в Оране, едва не погубив свою мать и отчима и утратив контроль над империей отца. Нет, Ева им восхищалась.
— Ненавижу все это, — вывели его из задумчивости ее тихие слова.
— Что именно?
— Да все это: платья, танцы и бессмысленную болтовню.
Габриель улыбнулся:
— Ничего, полюбишь, когда настанет время и тобой заинтересуются молодые люди.
Ева сердито взглянула на него и, раскинув руки, заявила:
— Да кто мной заинтересуется? Ты только посмотри на меня!
Габриель нахмурился:
— Ну, ты пока немного…
— Немного? Да целиком и полностью! Я чертов кошмар ходячий.
Гейба не шокировал ее лексикон, ведь это он сам научил ее ругаться, да еще на двух языках.
— Да, возможно, но довольно милый, — попытался он все свести к шутке, но Ева даже не улыбнулась.
— Мама очень добра, но не всесильна. Она, конечно, поможет мне выбрать самые лучшие платья, но не станет же носить их за меня. — Ева вскинула на него глаза. — А потом, еще есть отец.
— Да, он тоже вряд ли сможет носить твою одежду.
Ева запустила в него подушкой: ее явно только раздражали его попытки приободрить ее и все свести к шутке.
— Я для него и так сплошное разочарование, но все станет хуже, если еще и опозорюсь перед высшим светом.
Габриель поморщился. Маркиз Эксли, джентльмен до кончиков ногтей, один из самых неприступных, холодных и надменных представителей света, был ему вполне по душе, но он боялся его не меньше, чем уважал.
Хоть Эксли и не был здоровяком, в отличие от Габриеля, от него исходила такая сила, что даже великаны, подобные барону Рамзи, обращались к нему с уважением. От маркиза Эксли исходила нешуточная угроза. Конечно, он не станет поднимать оружие на родную дочь, но ум его ничуть не уступает по остроте шпаге. А уж глаза… Гейб аж содрогнулся — взгляд отчима разил больнее шпаги. Кроме того, он всегда был настолько безупречно одет, что он чувствовал себя рядом с ним неряхой, хотя ежедневно уделял своему туалету много времени и усердия, в отличие от Евы.
Габриель, правда, ни разу не слышал, чтобы маркиз хоть как-то сделал своей дочери замечание по поводу неряшливости и неуклюжести, но знал, что отчим способен причинить не меньше страданий одной лишь поднятой бровью, чем кто-то другой с помощью бича.
— Чего ты хочешь? Ты и так уже непозволительно долго увиливаешь от сезона.
Ева пожала плечами, вытирая ладони о муслиновую ткань юбки и оставляя на ней следы. Габриель хотел было сделать ей замечание, но понял, что от этого мало толку.
Дверь в гостиную отворилась, и в комнату влетела, словно маленький яркий вихрь, его мать.
— Джибриль, милый, ты так рано вернулся! — Она единственная до сих пор звала его по-старому.
Габриель поднялся