Юноша, пытаясь оправдать свою мать, тараторил без умолку, а его мантия ходила ходуном, словно котёл, накрытый крышкой и кипящий уже некоторое время, отчего крышка скачет и трепещет, подстёгиваемая выходящим паром.
— И я ещё раз обещаю вам, господа, что матушка больше не будет изъясняться подобным образом, извините нас.
Лапидус взял за руку подошедшую полуэльфийку, а другой рукой похлопал послушника по плечу, как бы стараясь приободрить. Больше они ничего не говорили друг-другу, ведь всё и так было понятно без слов.
Каждый чувствовал, что Лата вольна злиться на Сильвию за содеянное, и надеялся, что в будущем они разрешат возникшую у них проблему сами, и это не дело, в которое должны встревать обычные полицейские вроде Лапидуса и Барнэлла.
Разобравшись с недоразумением, и под праздные разговоры троица решила всё-таки дойти до площади перед мэрией, ведь там сегодня должно было происходить какое-то событие, приуроченное к поступлению двух дирижаблей на службу полиции. Неизвестно, как именно они могут помочь в работе полицейским, но они стоят слишком много и слишком уж полезные сами по себе, чтобы отказываться от таких чудес человеческой мысли.
Едва они вышли из церкви, как тут же налетел мелкий дождь. Никто не тревожился на этот счёт, ведь детективы были одеты в форму, потому просто подняли лацканы своих плащей и надвинули шляпы пониже на лоб, а Шнэ достала из своей сумочки складной «зонтик», как расслышал это Лапидус, и, раскрыв его, создала себе зону комфорта.
Минут через десять морось прекратилась, и хмурое небо нависло над головами, как и весь месяц до этого, однако в данный момент без дождя.
Женщины в переулках собирали промокшее бельё, что кто-то развесил посушиться и вовремя не убрал. Дворовые детишки играли в салки и, сбиваясь в стайки, пытались избежать касания малыша-енота, который водил в этот момент. Едва не дотронувшись до очередной «жертвы», он споткнулся и упал на булыжную мостовую, поранив себе колени.
Шнэ, увидев происшествие, бросилась к мальчику и, как могла, успокоила его, на что тот, немного поплакав, поблагодарил девушку и пообещал больше не плакать, потому что «Мувфины не плачат, а слёзы от ветр’а — их нувно вабыть», мило прокартавил малыш сквозь два больших передних зуба. Отряхнувшись и посетовав на разодранные коленки штанов, он убежал ловить своих друзей, воспользовавшихся моментом и скрывшихся кто-куда.
— Пользуйся моментом, Лапидус, мне кажется: она не против и детей завести. — Шепнул Барн на ухо своему другу. Лапидус лишь сглотнул подступивший к горлу ком и буркнул «угу».
Едва поднявшись на ноги, Шнэ хотела было заговорить со своими спутниками, как её привлёк шум из переулка, и, обернувшись, она увидела высокого худощавого мужчину в тёмной мантии и белом капюшоне, лишь на пару секунд показавшегося через переулок. Хотя девушка видела его мельком, но всем нутром ощутила угрозу, исходившую от него.
Это же заметили и полицейские, но, определив его как «прощелыгу», не стали предпринимать ничего. Тем более сегодня «принудительный выходной», а споткнуться о стеклянную бутылку, небрежно брошенную кем-то, не преступление. Потому, пожав плечами, они двинулись в сторону площади, которая начиналась как раз через десятки метров после выхода из этого переулка.
Просторная площадь сегодня действительно была оживлённой, как никогда. Толпы людей слонялись по ней из магазина в магазин, от кафешки к кафешке.
Тут не было чёткого разделения на знать и простолюдинов, в этой толпе смешались все.
Выйдя на Баронский тракт, троице оставалось только повернуть направо и пройти буквально двадцать шагов, и начиналась сама полусфера площади, но едва они ступили на неё, как тут же были остановлены резко открывшейся дверью очень дорогого питейного заведения, а солдаты, выходившие оттуда, остановили движение по тротуару, создав человеческую пробку.
Никто не возражал против подобного отношения, ведь стоявшая прямо напротив входа в кабак карета имела на своём теле герб баронства Браунвик — хозяина города-баронства Эрон.
«Почему же в такие моменты никогда нет рядом ни одного журналиста?» — Задавался вопросом Барнэлл.
Солдаты не просто так выходили из заведения для охраны прохода своего сюзерена, они несли самый ценный груз, что только можно придумать — барона.
Восемь солдат, одетых в кожаные доспехи, и ещё двое, что держали кирасы восьмерых, медленно выкатились из заведения и под молчаливое бдение прохожих несли своего упившегося до состояния «в дрова» господина в экипаж, дабы сопроводить его домой.
— Нет! Ик!… Я продолжать требую!… Ик! — донеслось до уха детектива слабое бормотание тела перед ним.
Встретившись взглядом с одним из солдат, оба полицейских сделали жест у лица, как бы показывая, что держат рот на замке, на что солдат понимающе кивнул и продолжил грузить своего лорда в карету.
Остальные солдаты, занятые в переноске, сняли оцепление и разрешили прохожим продолжить свой путь.
— Не думала, что этот господин на самом деле барон Браунвик… — прошептала Шнэ, но слишком громко, и это услышали оба её сопровождающих. Девушка залилась румянцем и продолжила, как бы невзначай, рассуждать «про себя»: — Он арендовал отдельное помещение в «Руж» на срок в пять лет, и оно всегда готово принять его, как и его спутниц.
Лапидус и Барнэлл переглянулись друг с другом, и самый общительный решил перевести тему, на всякий случай.
— О, хот-доги! Мне про них Эреб все уши прожужжал, говорит: «Ты должен попробовать их, это еда богов»! Шнэ, Барнс, вам взять парочку? — Пролепетал Лапидус, ускорив шаг и только внешне спрашивая мнения у товарищей, хотя на самом деле умирал с голоду, так как не ел ничего со вчерашнего дня.
Остановившись у одного из передвижных киосков, троица наконец осмотрелась вокруг.
Над площадью висели два больших серых баллона дирижабля с гербом полиции, а под ними расположился помост, на котором выступали какие-то бродячие артисты.
Лавочники всех мастей пытались утолить ненасытный голод приходивших поглядеть зевак, продавая местный фастфуд, нехитрые игрушки для детей и, конечно же, цветы, приставая к парочкам с целью поживиться на любви прекрасного пола к таким недолговечным украшениям.
Менестрель со своим товарищем, влетевший как ураган на сцену, запевал песню:
— Он с детства был слаб, он познал униженья. Изгой в этой жизни искал себе путь.
Шнэ и Барнэлл отметили про себя, что этот менестрель именно тот человек, который привлёк их внимание недавно в переулке.
Одетый в тёмную мантию, прикрывающую белый балахон с капюшоном, скрывающим верхнюю часть лица, подпоясанный красной тканью.
На руках были