Сергей Бахрушин, Степан Веселовски
Опричнина Ивана Грозного. Что это было?
Серия «Русская история»
© ООО «Издательство Родина», 2025
С.В. Бахрушин
Опричнина
Введение
Личность Ивана Грозного всегда привлекала внимание как ученых, так и художников. И тех и других увлекало сочетание в его натуре самых противоположных свойств, яркость и трагизм событий, которые связаны с его именем.
Больше всего поражала воображение жестокость Ивана IV: наиболее яркий представитель историографии первой четверти XIX века Н.М. Карамзин представлял Ивана Грозного «героем добродетели в юности», а в последующий период жизни – «неистовым кровопийцею», упивавшимся «кровью агнцев». В конечном итоге Карамзин признал его одним из тех «ужасающих метеоров… блудящих огней страстей необузданных», которые «озаряют для нас в пространстве веков бездну возможного человеческого разврата, да видя содрогаемся».
Точку зрения Карамзина защищал и развивал Н.И. Костомаров. Он не отрицал, что Иван IV «много сделал для утверждения самодержавия на Руси», но категорически заявлял, что для этого «не нужно было царю Ивану большого ума; достаточно было самодурства – цель достигалась лучше, чем могла быть достигнута умом». Он видел в Грозном «сумасбродного тирана».
В.О. Ключевский, один из самых талантливых представителей исторической науки, отказывался видеть в Иване IV «государственного дельца» и почти целиком отрицал положительное значение его царствования. «Вражде и произволу, – писал он, – царь жертвовал и собой, и своей династией, и государственным благом. Его можно сравнить с тем ветхозаветным слепым богатырем, который, чтобы погубить своих врагов, на самого себя повалил здание, на крыше которого сидели его враги». Объяснение деятельности Ивана IV Ключевский искал тоже исключительно в его характере, в «одностороннем, себялюбивом и мнительном направлении мысли», в его «нервной возбужденности».
Образ Ивана Грозного воплощен и в произведениях русских писателей. Пушкин в «Борисе Годунове» несколькими штрихами изобразил двойственность в натуре Грозного: «свирепый внук» «разумного самодержца» Ивана III, своим жезлом подгребающий угли в костре, на котором жгут его врагов, выступает вместе с тем «с душой страдающей и бурной», мечтающим о монастырской жизни.
А.К. Толстой в драме «Смерть Ивана Грозного», как и Пушкин, показал двойственность в характере Ивана IV, переходящего от искреннего умиления к проявлениям чрезвычайной жестокости и от самоунижения к приливам ничем не сдерживаемой гордыни.
Иван Грозный. Реконструкция по черепу методом М.М. Герасимова
В изобразительном искусстве И.Е. Репин в своей знаменитой картине «Иван Грозный и сын его Иван» стремился показать сыноубийцу перед лицом совершенного им злодеяния.
Однако уже С.М. Соловьев, учитель В.О. Ключевского, отдавал себе отчет в том, что нельзя сводить к психологическому моменту сдвиг в жизни русского государства, происшедший в царствование Ивана Грозного. Основные моменты в истории России в описываемую эпоху наложили отпечаток и на характер, и на деятельность Ивана Грозного.
Назревание конфликта
В начале 1560-х годов в правящей среде России назревал серьезный конфликт между царем и его ближайшими сотрудниками, и между Избранной радой и широкими кругами дворянства. Этот конфликт был неизбежен. Адашев, один из ближайших сотрудников царя из Избранной рады, проводил политику при содействии представителей крупной феодальной знати, и поэтому в ряде вопросов он должен был идти на уступки боярству, которое нарушало интересы дворянства. Но главным поводом для недовольства дворянства являлось отношение Избранной рады к царской власти.
Дворяне хотели иметь на престоле сильного царя, способного удовлетворить нужду служилого класса в земле и в крепостном труде. Идею абсолютизма последовательно проводил в своих памфлетах Иван Пересветов. Но ярче всего идеологию царского «самодержавства» развил сам Иван IV в своей полемике с князем А.М. Курбским – идеологом феодальной знати. «Самодержавство, – писал он, – божиим изволением почин получило от великого князя Владимира, просветившего всю Русскую землю святым крещением, и великого царя Владимира Мономаха, иже от греков… дошло и до нас, смиренных скипетродержания Русского царства».
Два момента освящают «самодержавство» Ивана IV: во-первых, «божье изволение», во-вторых, законность его прав на престол. Он не избран «многомятежным человеческим хотением», как польский король, а «прирожденный государь», воцарившийся «божиим велением и родителей своих благословением»; «свое взяли мы, а не чужое похитили». Поэтому он является всевластным господином над своими подданными. Всякое неповиновение царю равносильно преступлению против бога, греху. Царь имеет неограниченное право жизни и смерти над подданными. «А пожаловать мы холопов своих вольны, – писал Иван, – а и казнить их вольны же». В области управления власть царя не ограничена. «А российские самодержцы, – говорит он, – изначала сами владели всем государством, а не бояре и вельможи».
«Если, – рассуждает Иван IV, – царю не будут повиноваться подвластные, то никогда не прекратятся междоусобные брани», а «кто может вести брань (войну) против врагов, если царство будет разрываться междоусобными бранями?»
Теорию самодержавия, преемственно переходящего со времени Владимира Киевского в роде русских государей, в литературе развивало духовенство, объединяемое митрополитом Макарием.
Необходимость укрепления центральной власти сознавалась и боярством. Но вместе с тем они добивались участия в управлении централизованным государством, выраставшим на развалинах феодальной раздробленности, хотели делить с царем его власть и могущество. «Царей и великих князей и прочих властителей», с их точки зрения, установил бог, но цари и великие князья должны «всякие дела делать милосердно со своими князьями и с боярами и с прочими мирянами», должны «с боярами и с ближними приятелями обо всем советоваться накрепко». А.М. Курбский писал: «Царю достойно быть главой и любить своих советников, как члены тела». В том и заключается отличие разумных существ от неразумных, что они руководятся «советом и рассуждением».
Курбский требовал от Ивана ответа: «Почто, о царь, сильных побил ты и воевод, от бога данных тебе, различным смертям предал ты?» «Уж не разумею, – писал он в другом послании, – чего ты от нас хочешь. Уж не токмо единоплеменных княжат, ведущих свой род от великого Владимира, поморил ты и движимое стяжание и недвижимое, чего еще не разграбили отец и дед твой, пограбил, но и последних сорочек, могу сказать с дерзновением… твоему прегордому и царскому величеству не возбранили мы».
Как последнее средство самозащиты от растущей царской власти бояре отстаивали право отъезда: когда князь Семен Лобанов-Ростовский подвергся опале за попытку отъехать в Литву, друзья Адашева окружили его всяческой заботой.
* * *
Однако среди боярства не было единства. Родственники царя были заинтересованы в том, чтобы освободить его от опеки фаворитов и их сторонников. «Шурья