В летописном рассказе есть косвенные указания на то, что после отъезда царя из Москвы его агенты вели соответствующую замыслам Ивана агитацию. Агитационный характер носит и грамота к митрополиту, присланная царем из слободы. Царь обвинял не определенных виновных в чем-либо людей, а в общих выражениях бросал обвинение всем служилым людям, начиная с первого боярина и до последнего приказного дьяка, напоминал о том, что было «в его государские несовершенные лета», т. е. во время его детства, обвинял все правительство и всех в расхищении казны, в убытках, причиненных народу, в неисполнении долга оберегать православное христианство от внешних врагов.
Смысл этих обвинений был ясен: только один царь стоит на страже государственных и народных интересов, один радеет обо всех и обо всем, как подобает царю. Даже «святые отцы», т. е. духовенство, заодно со служилыми и приказными людьми, «и в чем он, государь, бояр своих и всех приказных людей, также и служилых князей и детей боярских похочет которых в их винах понаказати и посмотрити, а архиепископы и епископы, и архимандриты, и игумены, сложася з бояры и з дворяны, и з дьяки, и со всеми приказными людми, почали по них же государю царю и великому князю покрывати; и царь и государь и великий князь от великие жалости сердца, не хотя многих изменных дел терпети, оставил свое государьство и поехал, где вселитися, идеже его, государя, бог наставит».
Эту тему о всеобщей преступности и о негодности управлять государством всех, кроме царя, который один может «все управить», если ему не будут мешать изменники, развивали агенты царя Ивана. Одновременно с грамотой к митрополиту и боярам царь послал с К.Д. Поливановым грамоту к гостям, купцам и «всему христианству града Москвы», «а велел перед гостьми и перед всеми людми ту грамоту пронести дьяком Путилу Михайлову и Ондрею Васильеву, а в грамоте своей к ним писал, чтобы они себе никоторого сумнения не держали, гневу на них и опалы никоторые нет».
Нет сомнения, что К.Д. Поливанов и дьяки нашли достаточное количество помощников, основательно проработали и растолковали москвичам данные им директивы. Эта агитация должна была создать в народе представление, что в уходе царя от власти виноваты исключительно высшие классы общества, и не отдельные представители, а все поголовно. Такая постановка вопроса заключала в себе недвусмысленную угрозу поднять и развязать в случае надобности стихию народного восстания против высших классов общества.
И «таинственный», как выражались историки, отъезд царя из Москвы, и месяц молчания, и военный лагерь, устроенный в слободе, – все это вовсе не было пустой комедией или «инсценировкой», как выражался С.М. Соловьев. Все было умно предусмотрено и рассчитано на различные возможности хода борьбы. Царь Иван, затевая переворот, понимал, что он ставит большую ставку в рискованной игре. В летописном рассказе многое будет непонятно, если не признать, что царь не был уверен в успехе своего предприятия. Благоприятных данных было много, но царь Иван по живости своего воображения всегда был склонен преувеличивать опасности. А основания для опасения были. Ведь в это время было уже много лиц и фамилий, потерпевших от опал, был жив его двоюродный брат. Наконец, как-никак, а в руках оставшегося в Москве правительства был весь аппарат власти; и еще неизвестно, что сказали бы бояре и дворяне, если бы царь заявил о своем желании учредить особый двор, оставаясь в их среде в Москве.
Отъезд царя в Коломенское был началом жестокой схватки царя со своими дворянами. Все было рассчитано на то, чтобы сломить сопротивление старого Государева двора, поставить на колени его руководящую верхушку и заставить сдаться без всяких условий.
Эти два месяца напряженной борьбы обошлись царю дорого. По словам будущих опричников Таубе и Крузе, когда царь в начале февраля вернулся из Александровой слободы в Москву, он был неузнаваем – у него вылезли все волосы на голове и из бороды.
* * *
Царские грамоты москвичам и агитация Поливанова с товарищами вызвали в Москве переполох и большой испуг. Думные, приказные и «всяких чинов люди», приходя к митрополиту, умоляли его быть ходатаем перед царем, чтобы он отложил свой гнев и не оставлял государства, «а владел бы и правил, якоже годно ему, государю, а государьские лиходеи, которые изменные дела делали, и в тех ведает бог да он, государь, и в животе и в казни его государьская воля».
Гости, торговые люди и «всякие» москвичи прибавляли к этому, что они не только не будут «стоять» за лиходеев и изменников, но п «сами тех потребят», если им будет разрешено. Неизвестно, был ли в это время в Москве Охотный ряд, но охотнорядцы, как видно, уже были налицо…
Далее летописец подробно рассказывает о поездке духовенства, бояр и «всяких москвичей» во главе с митрополитом Афанасием в слободу «плакатися царю и великому князю о его государьской милости».
Летописец ясно и вполне вразумительно рассказывает, на каких условиях царь согласился отложить гнев и опалу и вернуться в Москву: «На том, что ему своих изменников, которые измены ему, государю, делали и в чем ему, государю, были непослушны, на тех опала своя класти, а иных казнити и животы их и статки имати, а учинити ему на своем государьстве себе опришнину, двор ему себе и на весь свой обиход учинити особной, а бояр и околничих, и дворецкого, и казначеев, и дьяков, и всяких приказных людей, да и дворян и детей боярских, и столников, и стряпчих, и жилцов учинити себе особно, и на дворцех, на Сытном и на Кормовом и на Хлебенном, учинити клюшников, и подклюшников, и сытников, и поваров, и хлебников, да и всяких мастеров, и конюхов, и псарей, и всяких дворовых людей на всякий обиход, да и стрелцов приговорил учинити себе особно».
«А которые бояре и воеводы и приказные люди дошли до государьские великие измены, до смертные казни, а иные дошли до опалы, и тех животы и статки взяти государю на себя. Архиепископы же и епископы, и архимандриты, и игумены, и весь освященный собор да и бояре и приказные люди, то все положили на государьской воле».
В таких общих и невразумительных выражениях формулировал летописец самый существенный вопрос учреждения Опричного двора. Особый двор служилых людей со всяким обиходом был техническим средством, которое должно было обеспечить царю свободу действий и личную безопасность, а основное условие, на котором царь дал согласие не отказываться от власти, состояло в том, чтобы духовенство отказалось от исконного права печалования за опальных, а дворяне отказались от старинных гарантий правого княжеского суда.