Набор этой тысячи «голов» производился очень тщательно. О тех, кто не был известен царю и не имел хороших рекомендаций, производился всесторонний сыск – кому и как кто служил, кому служили его предки, с кем состоит в родстве по матери или по жене, кто «к кому прихож» и с кем водит дружбу п знакомство. В опричнину принимали только тех, кто, как выражаются иностранцы, сами побывавшие в опричнине, не вызывал у царя никаких подозрений. В это время никто из испытуемых, как принятых в опричнину, так и забракованных, не мог еще предвидеть событий, которые развернулись в ближайшие за тем годы.
А эти события после учреждения опричнины стали развертываться с большой быстротой. Уже февральские казни 1565 г. виднейших бояр и вельмож, конфискации имущества и ссылка большого количества дворян и городовых детей боярских в отдаленные города должны были произвести сильное впечатление на очень широкие круги служилых землевладельцев. За этим последовали выселения многих и многих сотен людей из их поместий и вотчин в уездах, взятых в опричнину. А эти выселения, даже если вначале они производились, как говорят Таубе и Крузе, «терпимо», с соблюдением «некоторых приличий», были равносильны разрушению налаженных хозяйств, а иногда полному разорению.
В 1566 г. царь Иван выменял у кн. Владимира Андреевича удел старицких князей и «перебрал» в нем «людишек». Еще несколько сотен ни в чем не повинных людей подверглись выселению и разорению. Когда же в ближайшие за тем три года царь взял в опричнину такие большие уезды, как Костромской, Переяславский, Дмитровский и др., то количество выселенцев стало исчисляться многими тысячами и захватило весьма значительную часть всего класса служилых землевладельцев. С точки зрения социальной психологии не менее важным было то, что никто не знал и не мог предвидеть, на чем остановится это великое переселение, и не дойдет ли завтра очередь до него самого.
Естественным следствием быстрого роста опричного двора было то, что не было никакой возможности производить новые наборы с первоначальной тщательностью. Да едва ли главари опричнины кн. Афанасий Вяземский и Григорий Лукьянович Малюта Скуратов и прилагали к тому усилия. Дело в том, что борьба разгоралась и принимала все более и более острые формы. Глухое негодование переходило иногда в открытое сопротивление, учащались побеги за границу и всякие «измены», создавалась почва для заговоров. Царю Ивану приходилось усиливать репрессии, употреблять все новые и новые средства террора н закрывать глаза на эксцессы исполнителей своих мероприятий.
С другой стороны, для служилого человека при опричнине появились новые стимулы добиваться зачисления в «особый» двор царя. До опричнины и в начале ее стимулами были честолюбие, карьера и корыстолюбие. К этим стимулам позже присоединилось гораздо более распространенное свойство человеческой натуры – инстинкт самосохранения, а в обстановке террора – животный страх за жизнь, семью и имущество. Чтобы не стать наковальней, всякий стремился запять позицию молота; чтобы не быть раздавленным событиями, каждый спешил присоединиться к тем, кто имел возможность давить. Таким образом, личный состав опричнины обогатился новым элементом – людьми, которые из страха за свою шкуру готовы были исполнять любое приказание и не уступали в своем служебном рвении отъявленным негодяям. В источниках есть много указаний на то, что с течением времени в опричнине дисциплина падала, и опричник стал вырождаться в простого разбойника.
Нет надобности приводить преувеличенные, во многом прямо фантастические свидетельства иностранных писателей, они слишком хорошо известны. Но у современников есть одно сообщение, над которым стоит остановиться и задуматься. Они рассказывают, что беззащитность от опричников всех земских и их имущества, беспорядок в судах и администрации, своевольство и насилия опричников достигли такой степени, что население утратило способность отличать царского опричника от простого разбойника. В стране появились шайки самозванцев, выдававших себя за опричников. Земские не решались оказывать им сопротивление и покорно подставляли свои спины из опасения оказаться бунтовщиками и подвергнуться еще худшим бедствиям.
Так опричный террор по диалектике своей природы изжил сам себя. У современников складывалось представление, будто царь «заповедал», т. е. приказал, опричникам грабить и убивать всех земских, отдал земщину «на поток и разграбление» опричнине.
Напрасно С.Ф. Платонов отвергал с пренебрежением эти высказывания современников как наивные пересуды и болтовню обывателей, неспособных понять глубокие замыслы царя и государственный смысл опричнины. Современники если ошибались, то не в характеристике явлений и не в их житейской оценке, а в том, что считали вырождение опричнины в гражданскую войну преднамеренными действиями царя, тогда как вырождение опричника в разбойника и всей опричнины в кошмарный погром было естественным и неизбежным следствием той наклонной плоскости беззакония и террора, на которую стал царь Иван и по которой неудержимо покатился, сам того не желая и не предвидя.
* * *
До сих пор речь была о рядовых опричниках, покорных и «проворных», по выражению Шлихтинга, исполнителях царских приказаний. Но то же разложение Опричного двора, хотя и в других формах, мы можем наблюдать в немногочисленной правящей верхушке опричнины.
За первые пять лет существования опричнины еще не известно ни одного случая царской опалы на кого-либо из видных опричнпков. Переломным моментом, по-видимому, следует считать 1569 г. или, точнее, конец этого года, когда у царя созревало решение разгромить Новгород, чтобы предупредить отпадение новгородцев на сторону Польско-Литовского государства. Возможно, что разногласия в среде руководителей опричнины начались еще во время процесса казначея Никиты Фуникова-Курцева, думного посольского дьяка Ивана Висковатого и множества других видных представителей московского центрального приказного аппарата.
Во всяком случае можно считать несомненным, что реальность новгородской измены и целесообразность похода на Новгород вызвали в правящих верхах Опричного двора раскол. Малюта Скуратов в погроме Новгорода отличился исключительной жестокостью. В погроме принимал участие ряд других видных опричников: кн. Борятинский, К.Д. Поливанов и др. Но одновременно такие столпы опричнины, как боярин Алексей Данилович Басманов, кн. А. Вяземский, Иван Яковлевич Чеботов, были казнены или сошли со сцены.
Карамзин ставил отмену опричнины в связь с августовской победой 1572 г. над крымцами, не выражаясь, впрочем, определенно, и полагал, что это было для подданных царя Ивана «внезапной радостью».
Л.М. Сухотин на основании известных ему источников, и в частности, записок Штадена, пришел к таким заключениям. Доверие и благоволение царя