Трибуц кивнул, делая пометку.
— Понимаю. Работа для канонерских лодок и бронекатеров — это поддержка флангов армий на прибрежных участках. Точечный огонь. Однако нужна четкая связь с сухопутными штабами, чтобы не бить по своим.
— Связь обеспечим, — отрезал я. — Выделите делегатов связи в штабы армий. Теперь о Ладоге.
Я перевел руку на озеро.
— Ладожская флотилия — наш ключ к обходу линии Маннергейма с севера. Ее нужно усилить всеми свободными бронекатерами. Их задача — подавлять финские ДОТы, стоящие у самой воды. И готовить десантные группы для захвата островов. Каждый остров — это плацдарм и наблюдательный пункт в их тылу. Ледоколы должны обеспечить навигацию до февраля, не меньше. И саперы на катерах — минировать подходы к финским позициям с воды, создать им дополнительные проблемы.
Командующий флотилией, капитан 1-го ранга, мрачно заметил:
— Финны имеют на Ладоге свои канонерки. Быстрые, маневренные.
— Значит, давите их массой и артиллерией, — парировал я. — А ваши подводные лодки и торпедные катера в Балтике должны не просто дежурить, а охотиться. Активно искать и топить любые финские и другие военные транспорты и боевые корабли. Особые цели — их броненосцы береговой обороны. «Ильмаринен» и «Вяйнямёйнен».
Я посмотрел на представителя ВВС КБФ, сидевшего за столом.
— Ваша задача номер один, — сказал я. — Найти и уничтожить эти броненосцы на стоянках. Бомбы по 250–500 килограммов. Привлекайте лучшие экипажи. Пока эти корабли на плаву, они — угроза любой нашей десантной операции.
Затем я обвел взглядом всех присутствующих.
— Минные заграждения. Нужно плотно, с умом, перекрыть ключевые фарватеры, которыми могут пользоваться финны. И наконец, тыл. Конвои для снабжения наших баз должны ходить как часы. Ремонтные бригады на заводах — перевести на круглосуточную работу. Каждый день простоя корабля на ремонте — это ослабление давления на противника.
В кабинете повисла тишина, нарушаемая лишь треском дров в голландской печке, которая, небось, обогревала еще Ушакова и Крузенштерна. Задачи были поставлены грандиозные и рискованные, они ломали многие привычные шаблоны флотской службы.
Трибуц откинулся на спинку стула, сложив руки.
— План амбициозный, Георгий Константинович. Он превращает флот из статичного наблюдателя в один из главных кулаков операции. Потребует перестройки всего управления, всей транспортной ситуации.
— Именно это и требуется, Владимир Филиппович, — ответил я. — Война идет не на море, но море должно работать на войну. Каждый ваш снаряд, упавший в финский ДОТ, сбережет жизнь десятку наших пехотинцев. Каждый потопленный транспорт — лишает финнов патронов и продовольствия. Согласуйте детали и начинайте. У нас нет времени на раскачку.
* * *
«Эмка», выделенная штабом ЛенВО, после Кронштадта, въехала в Ленинград как в другую реальность. Всего в ста километрах отсюда земля стонала от разрывов, воздух выл от снарядов и пах гарью.
Здесь же, на Невском, горели фонари, выхватывая из темноты нарядные витрины и неторопливых прохожих. Трамваи звенели, из распахнутых дверей булочных несло теплым запахом ржаного хлеба.
Никакой войны. Только легкая, едва уловимая серьезность в глазах встречных военных, да усиленные патрули у мостов. А так — из ресторанов и кинотеатров выходят нарядные мужчины и женщины. Мчаться на катки пионеры с коньками под мышкой.
Этот контраст был оглушительнее любой канонады. Там — кровь, грязь, смерть, расчеты и планы, воплощенные в приказах. Здесь — мирная, почти сонная жизнь огромного города, который даже не почуял дыхания близкого фронта.
Я приказал шоферу остановиться у ресторана на Кировском. Ресторан был полон. Дым сигарет, звон приборов, сдержанный гул разговоров. Никто не говорил о войне. Обсуждали премьеру в БДТ, скандал с распределением квартир, планы на выходные.
Я сидел за столиком у стены, ел борщ и котлеты, и каждый кусок становился комом в горле. Я думал о тех, кто сейчас вмерзал в снег на захваченных рубежах, о запахе карболки в медсанбате, о медсестре Зине. А вокруг смеялись, флиртовали, спорили о кино. Две вселенные не соприкасались.
Ординарец Трофимов, встретивший меня у «Астории», сразу доложил:
— Вещи разместил, товарищ комкор. Номер на втором этаже окнами во двор. Там тихо, не то то у нас на передке.
Гостиница тоже жила своей жизнью — приглушенные голоса в коридорах, запах старого паркета и воска. В номере было чисто, прохладно и пусто. На столе — свежие газеты. «Правда» и «Известия» вышли с передовицами о «провокациях белофиннов» и «мужестве красноармейцев». Ни слова о реальных потерях, о ДОТах, о морозе. Ну так иначе и быть не должно.
Я подошел к окну. Во дворе, в свете фонаря, дворник методично сгребал в кучу свежевыпавший снег. Размеренно, аккуратно. Здесь был свой фронт, свои задачи. Здесь тоже шла война — война с неведением, с привычкой к покою. Гигантская машина государства и в дни сражений должна демонстрировать свою несокрушимость.
Сняв китель, я почувствовал дикую усталость. Завтра — снова совещания в Смольном, в штабах, доклады, споры. Сейчас, в этой тихой комнате в гостинице в мирном, спящем городе, я мог немного отдохнуть. Только я подумал об этом, как раздался стук в дверь.
Глава 15
Стук был негромкий, но настойчивый. Мы были не где-нибудь, а в колыбели Великой Октябрьской Социалистической Революции, но Трофимов, дремавший в кресле у двери, мгновенно вскочил и расстегнул кобуру своего нагана.
— Кто там? — спросил я, не двигаясь с места.
— К вам, Георгий Константинович, — донесся из-за двери знакомый, чуть картавый голос. — По чрезвычайно важному делу.
Зворыкин? В Ленинграде! В моем номере… Мысли пронеслись со скоростью пули… Провал, провокация, арест? Не знаю, по крайней мере, в голосе незваного гостя не слышно было ни торжества, ни угрозы. Была сдержанная, почти деловая напряженность.
— Открой, — приказал я Трофимову.
Ординарец отпер дверь, пропустив пришедшего. Зворыкин вошел, бегло окинул взглядом номер, кивнул Трофимову, и только когда дверь закрылась, снял каракулевую шапку. Сейчас он выглядел не как «серый кардинал», а как человек, не спавший несколько суток.
— Простите за вторжение, Георгий Константинович, — начал гость, опускаясь на предложенный стул, нервно теребя шапку. — Обстоятельства… вынуждают к крайним мерам. Сказанное по телефону ныне имеет свойство долетать до нежелательных ушей.
— Говорите прямо, — сказал я, оставаясь стоять. — Что с поставками?
— Поставки… — он горько усмехнулся. — Первая партия станков задержана в Гётеборге. Шведские посредники внезапно заволновались. Началась война, говорят, риски возросли. Требуют новых гарантий. Не денежных. Политических. Им нужны сигналы, что канал… что их партнер на этой стороне остается надежным и, главное, влиятельным. Ваши успехи на перешейке — лучший аргумент, но его недостаточно. Нужны встречные шаги.