Например, Клод мог достаться кому-нибудь еще. При этой мысли она ощутила прилив благодарности, радость прострелила ее, как боль.
– О, спасибо Тебе, Иисусе, Иисусе, спасибо Тебе! – воскликнула она.
Книга стукнула ее в лоб над левым глазом. Стукнула, едва она поняла, что девушка вот-вот швырнет книгу ей в лицо. Она и пикнуть не успела, как шершавая от угрей физиономия с воем полезла на нее через стол. Пальцы, как прищепки, ухватили мякоть ее шеи. Она услышала, как мать ахнула и как Клод крикнул: «Эй, ты что!» На миг возникло полное ощущение, что сейчас разверзнется земля.
Секунду спустя поле зрения сузилось, и она увидела все так, словно что-то творилось в маленькой комнатке далеко-далеко или как будто она заглянула в телескоп не с того конца. Лицо Клода скомкалось и пропало из виду. Прибежала медсестра, потом выбежала, потом опять прибежала. Потом из двери в глубине стремительно вышел врач, долговязая фигура. Стол лежал на боку, журналы разлетелись во все стороны. Девушка упала с глухим стуком, и зрение миссис Терпин вдруг перевернулось, все стало теперь не уменьшенным, а увеличенным. Белая нищебродка пялилась в пол огромными глазами. А на полу девушка крутилась и вырывалась, ее с одной стороны держала медсестра, а с другой мать. Врач, стоя рядом на коленях, старался прижать ее руку. Вскоре ему это удалось, и он ввел туда длинную иглу.
Миссис Терпин чувствовала себя совершенно пустой, не считая сердца, оно раскачивалось из стороны в сторону, как будто им трясли в громадном пустом барабане плоти.
– Кто-нибудь, кто не занят, вызовите скорую, – распорядился врач, придав голосу деловито-небрежный тон, каким разговаривают молодые доктора, когда случается плохое.
Миссис Терпин и пальцем не могла шевельнуть. Старик, который сидел рядом, проворно встал и позвонил из кабинета, потому что секретарши до сих пор не было.
– Клод! – позвала миссис Терпин.
Его не было на стуле. Она знала, что надо вскочить на ноги и найти его, но она словно пыталась успеть на поезд в одном из тех сновидений, когда все движется еле-еле и чем быстрей стараешься бежать, тем медленней получается.
– Я тут, – прозвучало из угла, голос сдавленный, как будто не Клода.
Он скрючился на полу, бледный как полотно, и держался за ногу. Она хотела встать и подойти к нему, но не могла двинуться с места. Ее взгляд медленно тянуло вниз, к полу, туда, где за плечом врача корежилось лицо.
Глаза девушки перестали блуждать и остановились на ней. Их голубизна казалась теперь намного прозрачней, словно позади них, впуская воздух и свет, распахнулась какая-то дверь, прежде плотно закрытая.
В голове у миссис Терпин прояснилось, и вернулась способность двигаться. Она наклонилась вперед, ища встречи с неистовым сиянием этих глаз. Не было сомнений, что девушка знает ее неким глубоким, насыщенным и личным знанием поверх времени, места и обстоятельств.
– Что ты мне скажешь? – спросила она хрипло и затаила дыхание, ожидая чего-то, какого-то откровения.
Девушка подняла голову. Их взгляды были сцеплены воедино.
– Провались к чертям, откуда пришла, свинья адская, бородавчатая морда, – прошептала она. Слова прозвучали тихо, но отчетливо. Глаза вспыхнули на мгновение, словно от радости, что слова достигли цели.
Миссис Терпин откинулась обратно и осела на своем стуле.
Через секунду глаза девушки закрылись, и она устало повернула голову набок.
Врач поднялся и отдал медсестре пустой шприц. Потом наклонился и ненадолго положил обе руки на трясущиеся плечи матери. Она сидела на полу, туго сжав губы и держа ладонь Мэри Грейс у себя на коленях. Девушка по-младенчески ухватилась за ее большой палец.
– Вам в больницу, – сказал врач. – Я позвоню и все им скажу. Так, а теперь поглядим, что с шеей, – бодрым тоном обратился он к миссис Терпин и стал ощупывать ее шею двумя пальцами. Там розовели два маленьких серпика, похожих на рыбьи косточки. А над глазом начала вспухать злая красная шишка. Он и по ней прошелся пальцами.
– Не надо, – заплетающимся языком сказала она и мотнула головой, отстраняя его. – Клода проверьте. Она его стукнула ногой.
– Сейчас-сейчас, – отозвался он и начал считать ей пульс. Худой и седоватый, он не был чужд добродушной фамильярности. – Отправляйтесь-ка домой и дайте себе отдых до завтра, – сказал он и потрепал ее по плечу.
Хватит меня трогать, прорычала миссис Терпин молча.
– И лед приложите над этим глазом, – сказал он и отошел. Присел на корточки около Клода и посмотрел на его ногу. Затем помог ему встать, и Клод, ковыляя, двинулся за ним в кабинет.
Пока ждали скорую, в помещении раздавались только дрожащие стоны матери, которая все сидела на полу рядом с Мэри Грейс. Белая нищебродка не сводила с девушки глаз. Миссис Терпин смотрела прямо перед собой в никуда. Вот и скорая, длинная темная тень за занавеской. Вошли санитары, опустили носилки рядом с девушкой, сноровисто положили ее на них и унесли. Медсестра помогла матери собрать свои вещи. Тень автомобиля беззвучно уплыла, и медсестра вернулась в кабинет.
– Она что, полоумная теперь будет? – спросила медсестру белая нищебродка, но та была далеко и не ответила. – Да, полоумная, – сказала нищебродка остальным.
– Бедняжечка, – пробормотала старушка. Мальчик так и не поднял лица с ее колен. Его глаза безучастно смотрели куда-то поверх них. Суматоха не заставила его пошевелиться, он только подтянул под себя одну ногу.
– Слава тебе, Боже, – с жаром сказала белая нищебродка, – что я не полоумная.
Клод, хромая, вышел из кабинета, и Терпины поехали домой.
Когда они повернули в своем пикапе на свою грунтовую и проехали макушку холма, миссис Терпин схватилась за нижний бортик окна и с подозрением выглянула наружу. Поле, испещренное лавандовыми пятнышками диких цветков, спускалось отлого и грациозно, и впереди, в привычном месте, за которым начинался подъем, желтел между двумя огромными гикори их маленький каркасный дом, опоясанный, точно затейливым фартучком, цветочными клумбами. А ее бы не удивило, окажись там горелая рана промеж двух почерневших печных труб.
Есть им обоим не хотелось, поэтому они переоделись в домашнее, опустили в спальне жалюзи и легли. Клод подсунул под ногу подушку, а она положила на глаз мокрое полотенце. Едва откинулась на кровать, как в голову, хрюкнув, втиснулась жуткая гривастая свинья, морда в бородавках, из-за ушей торчат рога. Она тихо, глухо застонала.
– Нет, – слезливым голосом проговорила она. – Не свинья же я никакая. Не бородавчатая. И не адская.
Но отрицать было бесполезно. Глаза девушки и ее слова, сам их звук, тихий, но отчетливый, адресованный ей одной, – все это не терпело