Она приподнялась на локте, и полотенце свалилось с глаза ей в ладонь. Клод храпел, лежа на спине. Ей хотелось рассказать ему, как ее обозвала девушка, и в то же время не хотелось засаживать ему в мозг себя в облике адской бородавчатой свиньи.
– Клод, а Клод, – пробормотала она и толкнула его в плечо.
Клод открыл один бледно-голубой младенческий глаз.
Она настороженно заглянула в этот глаз. Нет, Клод ни о чем таком не думает. Катится себе по колее.
– А? Что? – спросил он и снова закрыл глаз.
– Ничего, ничего, – сказала она. – Болит нога?
– Ноет адски, – сказал Клод.
– Не беда, скоро пройдет, – сказала она и опустилась обратно. Минута, и он опять захрапел. Так они лежали, пока не стало вечереть. Клод спал. Она хмуро таращилась в потолок. Время от времени поднимала кулак и делала короткий выпад над грудью, словно отстаивала свою невинность перед незримыми гостями, которые, как утешители Иова, говорили вещи вроде бы разумные, но были кругом неправы.
Примерно в полшестого Клод пошевелился.
– Пора за ниггерами ехать, – вздохнул он, но вставать не спешил.
Она смотрела отвесно вверх, как будто на потолке было неразборчивым почерком что-то начертано. Шишка над глазом сделалась зеленовато-синей.
– Слушай-ка, – сказала она.
– Что?
– Поцелуй меня.
Клод перегнулся и громко чмокнул ее в губы. Ущипнул ее сбоку, и их пальцы переплелись. Но свирепая сосредоточенность не ушла из ее лица. Клод встал, стоная и ворча, и проковылял за дверь. Она продолжала изучать потолок.
Поднялась, только когда услышала мотор пикапа, который вернулся с неграми. Сунула ноги в свои коричневые оксфорды, зашнуровывать не стала и тяжело протопала на заднюю веранду, где стояло красное пластиковое ведро. Она высыпала в него из формочки кубики льда, налила воды до половины и вышла на задний двор. Каждый вечер после того, как Клод привозил работников, один из парней помогал ему с сеном, а остальные ждали в кузове пикапа, чтобы Клод отвез их домой. Пикап стоял в тени под одним из гикори.
– Добрый вечер, как работалось? – мрачно спросила миссис Терпин, подходя с ведром и ковшиком. В пикапе сидели три женщины и парень.
– Славненько, – ответила старшая. – И вам доброго вечера. – Тут ее взгляд наткнулся на темную выпуклость у миссис Терпин на лбу. – Упали, видно? – спросила она участливо. Она была очень пожилая, темнокожая и почти беззубая. Старую фетровую шляпу Клода она сдвинула на затылок. Другие две были помоложе, посветлей, и у обеих были новые ярко-зеленые шляпы от солнца. Одна оставила шляпу на голове, другая сняла, и парень напялил ее и ухмылялся.
Миссис Терпин поставила ведро в кузов.
– Вот, попейте, – сказала она. Огляделась, убеждаясь, что Клода нет поблизости. – Нет, не упала, – сказала, складывая руки. – Похуже.
– Никакой же беды с вами не было, никакой! – воскликнула старая негритянка. Прозвучало так, будто они все знали, что Божественное Провидение бережет миссис Терпин неким особым образом. – Просто немножко упали.
– Мы были в городе у врача, мистер Терпин показывал ногу, где его корова лягнула, – стала рассказывать миссис Терпин деловитым тоном, который означал, что она не хочет выслушивать все их глупости. – И там сидела девушка. Большая, толстая, лицо все в угрях. Я только глянула и увидела – с ней что-то не то, но не поняла что. И вот мы с ее мамой просто сидим, разговариваем, все хорошо, и вдруг БАЦ! Она эту большую книгу, которую читала, кидает в меня, и…
– Не-ет! – воскликнула старая негритянка.
– А потом лезет на меня через стол и начинает душить.
– Не-ет! – закричали все. – Не-ет!
– Да с чего она так? – спросила старая негритянка. – Мучило ее что?
Миссис Терпин, не отвечая, свирепо смотрела вдаль.
– Что-то ее, знать, мучило, – сказала старая негритянка.
– Ее увезли на скорой помощи, – продолжала миссис Терпин, – но, пока не увезли, она каталась по полу, они ее держали, укол чтобы сделать, и она кое-что мне сказала. – Она помолчала. – Знаете, что она мне сказала?
– Что сказала? – спросили они.
– Сказала, – начала миссис Терпин и умолкла, стояла с тяжелым потемневшим лицом. Солнце становилось все белей и белей, обесцвечивая небо и делая листья гикори черными на его фоне. Ей трудно было выговорить слова. – Очень-очень нехорошее, – пробормотала она.
– Нехорошее вам нельзя говорить, – сказала старая негритянка. – Вы такая милая дама. Милей не бывает.
– И красивая, – добавила та, что не сняла шляпы.
– И видная такая, – сказала другая. – Я и знать не знала нигде такой милой белой дамы.
– Правда истинная перед Господом, – сказала старая негритянка. – Аминь! Уж куда милей, уж куда красивей.
Миссис Терпин прекрасно знала цену негритянской лести, и она еще больше ее разозлила.
– Сказала, – начала она сызнова и на сей раз договорила, выдохнула яростно, – что я адская бородавчатая свинья.
Все потрясенно молчали.
– Где она? – пронзительно выкрикнула младшая. – Доберусь и убью!
– Пошли вместе убьем! – воскликнула вторая.
– Тернат по ей плачет, – убежденно сказала старая негритянка. – А вы уж такая милая белая дама, милей не бывает.
– И красивая, – подхватили две другие. – Видная из себя и милая. Иисус глядит, не нарадуется!
– Не нарадуется, – подтвердила старая.
«Идиотки!» – прорычала про себя миссис Терпин. Какие там умные разговоры с этими ниггерами. Им только указания можно давать.
– Пейте воду-то, – коротко сказала она. – Допьете, поставьте ведро в кузов. У меня дел по горло, некогда тут канителиться.
И она ушла в дом. Постояла немного посреди кухни. Темная шишка над глазом походила на миниатюрное торнадо, которое в любую секунду могло перемахнуть через бровь, как через горизонт. Ее нижняя губа угрожающе выдвинулась. Она расправила массивные плечи. Затем прошагала через дом, вышла в боковую дверь и решительно направилась к свиному загону. У нее был вид одинокой воительницы, с голыми руками идущей в бой.
Солнце сейчас было насыщенно-желтое, как осенняя луна, и очень быстро катилось на запад над кромкой дальнего леса, как будто хотело добраться до свиней раньше нее. Дорога неровная, в колеях, и по пути миссис Терпин отшвырнула ногой несколько довольно крупных камней. Загон был устроен на пригорке в конце дорожки, которая отходила от сарая: бетонный квадрат размером с небольшую комнату, обнесенный дощатым забором примерно в четыре фута высотой. Бетонный