Они приехали на весь уик-энд, и ее мама сказала, что не знает, как их развлекать, потому что у нее нет на примете мальчиков их возраста. Услышав это, дочурка, которую вдруг осенило, закричала: «Чит! Пускай Чит приедет! Попроси мисс Керби его позвать, он им покажет окрестности!» И она поперхнулась куском. Смех согнул ее пополам, и она хватила по столу кулаком, глядя на ошеломленных девочек, а у самой тем временем по пухлым щекам текли слезы и в открытом рту блестели сталью пластинки для исправления зубов. Смешней ей никогда ничего не приходило в голову.
Ее мать тоже засмеялась, но сдержанно, а мисс Керби покраснела и изысканно поднесла ко рту вилку с одной-единственной горошиной. Эта длиннолицая светловолосая учительница жила у них на пансионе, а мистер Читем был ее воздыхатель – богатый старый фермер, приезжавший каждую субботу на светло-голубом «понтиаке» пятнадцатилетнего возраста, припорошенном красной глиняной пылью. Внутри машины было черным-черно от негров, которых он в субботу отвозил в город, беря с каждого по десять центов. Высадив их, он шел к мисс Керби, причем всякий раз с приношением – то с пакетиком вареного арахиса, то с арбузом, то с палочкой сахарного тростника, а однажды привез большую коробку со сладкими батончиками «бэби Рут». Он был лысый, если не считать узкой волосяной каемки ржавого оттенка, а краснотой лица походил на грунтовые местные дороги – и такие же, как на них, колеи и колдобины. На нем всегда была салатовая рубашка в тонкую черную полоску и синие подтяжки. Брюки резали пополам его вываливающийся живот, который он время от времени нежно поглаживал широким и плоским большим пальцем. Все зубы у него были с золотом, и он, поглядывая на мисс Керби, игриво вращал глазами и приговаривал: «Хо-хо». Он сидел при этом на качелях у них на веранде, широко расставив ноги в высоких ботинках, чьи носы на полу торчали в разные стороны.
– Я не думаю, что Чит в этот уик-энд будет в городе, – сказала мисс Керби, совершенно не понимая, что это была шутка, и дочурка, снова забившись в конвульсиях, так откинулась на спинку стула, что полетела на пол и лежала там, досмеивалась. Мать сказала, что, если это безобразие не прекратится, она отправит ее вон из-за стола.
Накануне мать сговорилась с Алонсо Майерсом, что он отвезет их за сорок пять миль в Мэйвилл, где находится монастырь, чтобы забрать девочек на уик-энд. Вечером в воскресенье он должен был доставить их обратно. Ему было восемнадцать лет, но он весил двести пятьдесят фунтов, работал в таксомоторной компании, и если надо было куда-нибудь ехать, то без него никак. Он курил или, точней, жевал короткую черную сигару, и сквозь вырез желтой нейлоновой рубашки видна была его выпуклая потная грудь. На время езды все окна в машине пришлось открыть.
– Тогда Алонсо! – завопила дочурка с пола. – Пусть Алонсо им все покажет! Отлично!
Девочки, которые видели Алонсо, громко запротестовали.
Мать подумала, что это тоже смешно, но, сказав ей: «Хватит, сколько можно», переменила тему. Она спросила, почему они называют друг друга Храм Номер Один и Храм Номер Два, и нагнала на них этим вопросом целую бурю хихиканья. Наконец они, кое-как справившись с собой, объяснили. Сестра Перпетуа, старшая из мэйвиллских сестер милосердия, прочла им наставление о том, что делать, если молодой человек – тут их разобрал такой смех, что невозможно было продолжать, пришлось начать сызнова, – что делать, если молодой человек – тут их головы бессильно упали на колени, – что делать, если – и вот они смогли наконец это проорать – если он станет «вести себя с ними неподобающим образом на заднем сиденье автомобиля». Сестра Перпетуа сказала, что они должны тогда призвать его к порядку словами: «Прекратите немедленно! Я – Храм Святого Духа!» Дочурка с отрешенным видом села на полу прямо. В этом она как раз ничего смешного не находила. Что действительно было смешно – это идея дать им в кавалеры мистера Читема или Алонсо Майерса. Животики надорвешь.
Мать, слушая их, тоже не смеялась.
– Что ж вы, девочки, такие глупенькие, – сказала она. – Если подумать, ведь и правда каждая из вас – Храм Святого Духа[1].
Обе подняли на нее глаза и вежливо подавили хихиканье, но лица сделались изумленные, как будто они вдруг поняли, что она такая же, как сестра Перпетуа.
Выражение лица мисс Керби было неизменно, и дочурка подумала – да, это, конечно, выше ее понимания. Я – Храм Святого Духа, сказала она себе, и ей понравилось. Ощущение, словно тебе сделали подарок.
После обеда мать рухнула на кровать и сказала:
– Эти девочки – просто ужас. Если я им не придумаю никакого развлечения, они с ума меня сведут.
– А я знаю, кого можно позвать, – заявила дочурка.
– Так, послушай меня. Про мистера Читема ты уже сказала, и хватит. Ты смущаешь мисс Керби. Он же ее единственный друг. Боже ты мой, – мать села на кровати и печально посмотрела в окно, – бедняжка от одиночества соглашается даже ездить в этой машине, где пахнет, как в последнем круге ада.
Но она тоже Храм Святого Духа, мелькнуло у дочурки в голове.
– Нет, я не про него подумала, – сказала она. – Помнишь Уэнделла и Кори Уилкинсов, которые гостят у старушки Бучелл? Это ее внуки. Они работают у нее на ферме.
– Вот это другое дело, – проговорила мать и уважительно посмотрела на нее. Но потом опять сникла. – Нет, они же деревенские. Девочки перед ними носы задерут.
– Не задерут, – сказала дочурка. – Они же брюки носят. Им по шестнадцати лет, у них машина. Кстати, я слыхала, что оба хотят стать пасторами Церкви Бога[2]. Там ведь можно и ни бельмеса не знать.
– Что ж, с этими ребятами они по крайней мере будут в безопасности, – сказала мать и, встав, позвонила их бабушке. После получасового разговора они условились, что Уэнделл и Кори приедут к ужину, а потом повезут девочек на