Торн был пасынком британского посла в Пруссии, и ему полагалось вести себя прилично, то есть получать от жизни минимум удовольствия. Впрочем, за шесть проведенных в Англии месяцев он несколько расслабился, беря пример с приятелей одногодок. Но до сегодняшнего дня ни одна юная леди не приглашала его «пошалить».
Мысль о том, что Грей, возможно, прав и ему случилось встретиться с той самой охотницей за титулованным мужем, отчасти отрезвила Торна. Он решил, что не даст обвести себя вокруг пальца, хотя и отказывать себе в удовольствии не видел причины. Не так часто ему выпадала удача провести время наедине с приглянувшейся ему девицей без комплексов.
Выйдя на балкон через одну дверь, они вновь вошли в дом через другую, проследовали по почти безлюдному коридору, свернули в еще один пустой коридор…
— Раз уж вы вызвались спасти мой жилет, — сказал Торн, — я надеюсь, вы не откажитесь назвать свое имя. Позвольте представиться. Я…
— Я знаю, кто вы, сэр, — не слишком любезно перебила его незнакомка. — Здесь все вас знают. Моя подруга леди Джорджиана Девоншир указала мне на вас, рассказав, кто вы и откуда, как только мы с ней зашли в бальный зал.
— Но сказанного вашей подругой вам показалось мало, и потому вы решили подслушать наш с братом разговор? — заключил Торн.
— Вовсе нет, — презрительно поджав губы, возразила незнакомка. — Я спряталась за колонной раньше, чем вы оказались рядом. И не для того, чтобы вас подслушать. Я, видите ли, пряталась от мачехи.
— И зачем вы от нее прятались?
Незнакомка раздраженно вздохнула.
— Затем, что она все время пытается свести меня с джентльменами, которые мне не нравятся. Я не испытываю ни потребности, ни желания выходить замуж, но она отказывается в это верить.
Торн прикусил язык. В глубине души он считал, что мачеха этой девушки права. При всей своей раздражительности и нелюбезности его новая знакомая являла собой удивительное сочетание невинности и соблазна — то самое сочетание, которое очень легко может довести девушку до беды, если мужчина окажется не вполне джентльменом. Торн пока не мог определиться со своим отношением к этой девушке.
— Понимаю, — сказал он, не придумав ничего лучшего. — Но я все еще не знаю вашего имени.
— Ах да, — вяло улыбнувшись, сказала она. — Я все время забываю о правилах хорошего тона.
— Я это заметил.
Улыбка сползла с ее лица.
— Не обязательно было на это указывать.
Торн рассмеялся.
— Право, вы самая удивительная девушка из всех, кого я знаю. Если не считать моей сестры. — Торн наклонился и перешел на шепот: — Я назову вам ее имя, если это побудит вас назвать мне ваше. Ее зовут Гвин. А вас…
— Мисс Оливия Норли.
Она сообщила ему свое имя спокойно и без жеманства. Торн был несколько разочарован, узнав, что она не та похотливая замужняя дамочка, за какую он ее принимал.
— Вот мы и пришли, — сообщила мисс Оливия, остановившись перед открытой дверью. — Зайдем?
— Как пожелаете. Это был ваш дерзкий проект.
— Так и есть, — сказала она и решительно шагнула в комнату.
Торн вошел следом, едва сдерживая смех. Его очень веселила ее решительная манера. У нее, по крайней мере, хватило ума пройти в дальний угол, где их трудно было заметить из коридора.
Мисс Оливия поставила бокал с шампанским на стол, где уже стояли в канделябре зажженные свечи. Затем раскрыла ридикюль и извлекла оттуда маленькую коробочку с немалым количеством крохотных флаконов.
— Господи, что это?
— Нюхательная соль, румяна и пудра для маман. В ее сумочке для них не нашлось места, — сообщила мисс Оливия и, раскрыв один из флакончиков, высыпала на ладонь белый порошок. — Это и есть бикарбонат натрия. Хорошо помогает при несварении.
— И, очевидно, сводит пятна от вина.
— Именно так, — подтвердила мисс Оливия и улыбнулась ему.
У Торна перехватило дыхание. Улыбка превращала ее из хорошенькой девушки в восхитительную богиню. Она переставила канделябр, подвинув его ближе к себе, и Торн увидел, что глаза у нее зеленые, цветом похожие на нефрит, того же теплого золотистого оттенка. У нее был крупный рот, бархатные, словно персик, щеки и чуть вздернутый нос. Все это в совокупности Торн находил пленительным.
— Простите меня, — сказала она, по всей видимости, не замечая того, что он не сводит с нее глаз, — но я должна просунуть ладонь под ваш жилет, чтобы как следует его очистить.
— Может, вы бы предпочли, чтобы я его совсем снял? — спросил Торн, вполне отдавая себе отчет в том, что вопрос его звучит почти неприлично. Как же она на него отреагирует?
Мисс Оливия просияла.
— Конечно! Так будет гораздо проще!
Ее явно не смутил тот факт, что приличия не были соблюдены подобающим образом. Торна это сильно позабавило. Он сбросил фрак, после чего снял жилет и вручил его мисс Оливии. Подложив под подкладку жилета носовой платок, отважная мисс принялась за дело. Вначале сбрызнула пятна шампанским, затем присыпала расплывшиеся кляксы бикарбонатом натрия. Перед его удивленным взором пятна покрылись густой пеной.
Мисс Оливия, протянув руку, попросила его передать ей носовой платок, что он и сделал. Этим носовым платком мисс Оливия собрала пену.
Торн был потрясен: от пятен ничего не осталось, лишь влажные следы — словно на жилет плеснули чистой водой.
— Где вы этому научились? — спросил Торн.
Мисс Оливия подошла к камину и принялась размахивать жилетом, чтобы тот поскорее высох.
— От своего дяди, — ответила мисс Оливия. — Он химик.
Какое странное семейство. Надо полагать, благодаря своему родственнику она знает множество способов химической чистки. Если верить Гвин, женщинам полагается все это знать и уметь, даже если им не придется заниматься этим лично.
Мисс Норли подошла и вручила Торну жилет.
— Держите. По крайней мере, до конца вечера вы в нем продержитесь. А потом отдадите его слуге, и он займется им всерьез.
— Надо не забыть отдать слуге поручение, — тем же серьезным тоном, что и она, сказал Торн. — Чем я могу отплатить вам? Глаз тритона подойдет? Или лягушачья лапка? Чем вы заполняете ваши склянки?
— К чему мне тритоньи глаза и лягушачьи лапки? Для меня они совершенно бесполезны.
Должно быть, она не читала «Макбета». Или забыла ту сцену, где ведьмы варят зелье.
Посмеиваясь, Торн застегнул жилет.
— Тогда, пожалуй, я приглашу вас на танец.
Лицо ее исказил самый неподдельный ужас.
— Даже не думайте! Хуже меня во всем