— Зачем раздеваться догола, ведь мне делают не полостную операцию, а всего лишь исправляют лицо? — спросила Нина у приветливой пожилой санитарки.
— Ничего-то вы не понимаете, — словоохотливо откликнулась та, не переставая толкать перед собой каталку, — в операционной должно быть стерильно. Между прочим, там на тебя наденут специальный халат.
В операционной, белоснежной и пахнущей январем, прямо как в американских фильмах, ее встретил улыбчивый анестезиолог. Нине сделали два укола в вену, потом к ее лицу плотно прижали сладко пахнущую резиновую маску.
— Не надо удлинять мне нос, пусть останется как раньше, — хотела сказать она, но не успела.
Губы слиплись, веки потяжелели, как у гоголевского Вия, — видимо, у нее был слабый, чувствительный к наркозу организм. Зато уже через несколько мгновений Нина распахнула глаза — легко, без всяких усилий.
— Нос оставьте прежним, — прошептала она.
— Хорошо-хорошо, все будет в порядке. — Это была Тонечка, Нина узнала ее звонкий, немного детский голосок.
Странно, Тоня ведь палатная медсестра, не операционная. Что она делает в хирургическом корпусе? Нина вяло осмотрелась по сторонам и с удивлением поняла, что находится в знакомой палате — она лежит на прежней койке, и у нее опять перебинтовано лицо.
— Сколько времени? — Голос не слушался Нину, это был даже не голос, а какой-то хриплый шепот.
— Половина пятого, — Тоня подняла жалюзи, — а тебе сейчас нельзя спать. Когда отходишь от наркоза, спать нельзя. Так что меня сюда специально прислали — тебя будить.
Нина подняла руку и осторожно ощупала хитросплетенье тугих бинтов на своем лице. Дотронувшись до щеки, она зажмурилась и даже тоненько заскулила — щека болела так, словно ее только что искромсали тупым ножом.
— Тоня, позови врача, — испугалась Нина, — со мной что-то не так. Щека болит.
— Она и должна болеть, — успокоила ее Тоня, — а ты что хотела? Чтобы и красавицей стать, и ничего не болело? Так не бывает. Терпи, попозже я сделаю тебе обезболивающий укол, а пока нельзя.
— А вдруг они ошиблись? Вдруг сделали что-то не так? — заволновалась Нина. — Может быть, снять бинты и проверить на всякий случай, а?
— Даже и не думай об этом, — Тоня шутливо погрозила ей пальцем, — у нас замечательные хирурги, самые лучшие в Москве. У нас знаешь какие люди оперируются? Рок-звезды, балерины, жены самых известных политиков! Да что там, мне и самой сделали здесь пять операций.
— Пять?! — Нина удивленно посмотрела на Тонечку. Круглая, немного простоватая мордашка, пухлые коротенькие губки, вздернутый нос. Симпатичная, конечно, девушка, но далеко не красавица. Интересно, что именно она оперировала. И зачем?
Тоня перехватила Нинин изучающий взгляд и рассмеялась:
— Да я ничего не меняла, все оставила свое, природное. Только губки силикончиком поднакачала, и то самую малость. Я морщинки у глаз, убирала и двойной подбородок. Ну еще две круговые подтяжки лица.
— Подтяжки? — изумилась Нина. — Сколько же тебе лет?
— Мне? — Тоня снова рассмеялась, у нее был заразительный, звонкий смех. — Мне пятьдесят три, скоро пятьдесят четыре исполнится… Пойду чайник поставлю!
…И снова время превратилось в медлительное чертово колесо, а Нина никогда не жаловала этот примитивный аттракцион, отдавая предпочтение американским горкам чешского производства. Она была торопливой, как сама молодость; ей казалось, что она уже полжизни провела в прохладной просторной палате. За окном отполыхал нереально жаркий июнь. Окно Нининой палаты выходило в тихий староарбатский переулок. Иногда она садилась на подоконник, прижималась забинтованным лбом к стеклу и тоскливо смотрела на легко одетых, загорелых прохожих. Женщины в просторных цветастых платьях с румяными лицами, мужчины в летних рубашках, стройные красавицы в сиреневых обтягивающих шортах — все они казались Нине счастливыми и беззаботными. За окном было жарко и влажно, а в ее палате прохладно: на всю мощь работал кондиционер, Нина даже мерзла и куталась в пушистый свитер. Тоня объяснила это тем, что ей нельзя, чтобы потело лицо — швы могут воспалиться от соли. По этой же причине ей были противопоказаны слезы — а удержаться от них больной было гораздо труднее, чем не потеть.
Ее дни были до тошноты однообразны, вчера и сегодня походили друг на друга, словно однояйцевые близнецы. В половине девятого Нину будила свежая, умело подкрашенная Тонечка в белоснежном халатике, она делала Нине болезненные уколы — антибиотики и витамины, так что скоро Нинины ягодицы покрылись фиолетовыми синяками. В десять приносили завтрак — овсяную кашу или приторную французскую булочку с остывшим кофе, а потом до обеда Нина отчаянно скучала. В половине четвертого к ней приходила Зинаида Семеновна, хирург. Вежливо улыбаясь, женщина снимала с Нининого лица бинты — буквально отдирала их от измученной, воспаленной кожи. Шлифовка швов с помощью специального аппарата, перевязка — и вновь опостылевшее одиночество — до самого ужина. Иногда, правда, забегала поболтать Тонечка (в последнее время Нина называла ее Антониной Ивановной — вдруг стало неловко фамильярничать с женщиной, которая по возрасту годится ей в матери). Но Тоня заскакивала максимум на пятнадцать минут — ведь под ее опекой находилось еще четырнадцать пациентов.
А пятого августа случилось настоящее чудо. На вечерней ежедневной перевязке с Нины в очередной раз сняли бинты. Тоня намазала ее лицо какой-то неприятно пахнущей, жирной мазью, а потом вдруг протянула ей небольшую плоскую коробочку, обмотанную алой подарочной лентой.
— В честь чего это? — удивилась Нина. — У меня день рождения в ноябре.
— Да это так, мелочь, просто знак внимания, от чистого сердца. Ну я пошла.
Медсестра быстро собрала пузырьки с лекарствами и ватные тампоны в свой металлический чемоданчик и вышла из палаты, плотно прикрыв за собой дверь.
— Тоня, постой, а как же перевязка? — Нина вдруг поняла, что ей не забинтовали лицо.
Но Антонина не вернулась. Нинина ладонь непроизвольно потянулась вверх, ей мучительно, до дрожи в пальцах вдруг захотелось прикоснуться к своей коже, ощупать щеки, нос, проверить, правильно ли затягиваются шрамы. Но она уговорила себя подождать — наверняка ей еще нельзя прикасаться к лицу, тем более немытыми руками. Сейчас вернется Тоня с бинтами — странно, что она до сих пор не осознала своей оплошности. Пожалуй, пока можно заглянуть в яркую коробочку: что за сюрприз приготовила для нее любезная медсестричка.
Нина торопливо развязала шелковые тесемки, открыла коробку и чуть не вскрикнула от удивления. Прямо перед ней лежало… зеркало. Обыкновенное зеркало в дешевой пластмассовой рамке с золотистыми розочками по бокам — такое продается в любом галантерейном отделе и стоит сущие