Примерно через полтора часа большим кортежем мы выехали из Дворца Конак в сторону центра Сараево. Автомобили «Грэф унд Штифт» недаром в Европе именовали «австрийскими роллс-ройсами». Модель 28/32PS, которую обожал сам австрийский император, представляла собой солидную и удобную машину представительского класса с объёмом двигателя около 6 литров, чему позавидовали бы и многие автомобили века двадцать первого. Помимо всего прочего, хочется сделать комплимент качеству рессор этого автомобиля, даже при поездке по булыжной мостовой машины шли плавно и ровно.
Собор представлял собой базилику, разделённую на три части красивыми колоннами. По бокам фасада были расположены две квадратные башни с часами, завершённые треугольными шпилями с крестами, высотой никак не менее сорока метров. Звонница состояла из пяти колоколов, которые, как объяснил королевский экскурсовод, были отлиты в Любляне и преподнесены сараевскому собору как дар от словенского народа. Особенно мне понравилось украшение характерным готическим окном-розой и треугольным фронтоном по центру главного фасада здания, а также чудесные витражи и главный алтарь из белого итальянского мрамора, украшенный статуями святых, главной из которых, безусловно, являлась скульптура Христа, указывающего на Своё Святое Сердце.
Церковь Святых Кирилла и Мефодия являла собой классическую римско-католическую церковь неоренессанса с элементами архитектуры барокко, которые явно прослеживались в её фасаде, колокольне и скульптурах, и состояла из целого комплекса зданий, включавшего в себя и здания семинарии. Около раки с реликвией Истинного Креста я истово помолился, чтобы ко дню Святых покровителей церкви Кирилла и Мефодия, то есть 5 июля, наместник Франц Фердинанд всё ещё был жив и здоров, а мне удалось отвести от мира проклятие Первой мировой войны.
После молитвы ко мне подвели и представили известного австро-венгерского архитектора Йосипа Ванкаша, не только создавшего данную церковь, но и на досуге добровольно выполнявшего обязанности первого дирижёра мужского певческого общества в Сараево.
— Ваше Величество, для меня это огромная честь.
— Здравствуйте, уверяю Вас, что в равной степени встреча с Вами — большая честь для меня.
— Я хотел бы сказать пару слов, — Йосип внимательно посмотрел, но почему-то не на меня, а на стоявшего рядом Франца Иосифа. — Россия делает очень большой упор на сербов, несколько отодвигая на второй план другие славянские народы — болгар, венгров, чехов, хорватов… Но позвольте Вас уверить, что именно сербы являются на сегодня главной угрозой миру в Европе.
— Возможно, они поставлены в такие условия, — мягко, но весьма уклончиво возразил я.
— Нет, мы, конечно, все неидеальны, но у них это заложено в крови — бунты, мятежи, убийства.
— Все мы хороши, когда спим зубами к стенке, — попробовал отшутиться я, однако уже понял, что наша встреча с Йосипом далеко не случайна, это, так сказать, часть программы, основанная на сложной теме, которую стоит обсудить, но за столом переговоров пока это сделать не решились. Возможно, стоило проявить твёрдость.
— Россияне и сербы исторически близки, особенно их сблизило единство в противостоянии османам, хотя в наших отношениях бывали и трудные времена, особенно после Сан-Стефанского мирного договора, согласно которому Болгарское княжество должно было получить земли, исторически населённые носителями штокавского диалекта сербохорватского языка.
— Но также османам вместе с вами противостояли и другие славянские народы, — настаивал Йосип, и это начинало меня раздражать.
Ох уж эти славянские народы. В моём двадцать первом веке многие из них вели себя по отношению к России прескверно, интересно — что-нибудь изменится, если мне удастся изменить ход истории, или найдутся новые поводы для склок и претензий?
— Однако, распаляться не стоит, — мысленно приказал я себе, ведь именно этого от меня, возможно, и добиваются, а вслух произнёс:
— Душа России широка, а возможности для взаимовыгодного сотрудничества беспредельны, а потому наша дружба с сербами никак не может помешать нашей дружбе с другими народами, как славянскими, так и всеми, кто населяет нашу планету.
На этом я решил закончить далеко не самую приятную в моей жизни беседу и степенно направился к выходу. Впереди меня шагали два огромных телохранителя, мысли мои после посещения двух замечательных храмов были чистыми и светлыми, думалось о смысле жизни и возможностях всеобщего мира, а потому я не сразу понял почему, как только мы вышли на свет из полутьмы церкви, оба моих телохранителя упали, а мне страшная боль пронзила левую ногу чуть выше колена. Прежде чем потерять сознание, я успел взглянуть вниз и увидеть, как хлещет из раны кровь.
— Застрелили, сволочи, — это была последняя мысль перед погружением в темноту бессознательного.
Глава 73
Когда я открыл глаза, то увидел высоко над собой белый потолок с расходящимися во все стороны трещинами. Приложив недюжинное усилие, мне удалось немного приподнять голову, что позволило лицезреть белоснежные простыни, на одной из которых я лежал, а второй был прикрыт. Рядом никого не было. Где я? Несмотря на белоснежность окружающего пространства, скорее в госпитале, чем в Раю. Слишком уж пахнет чем-то противно-медицинским, да и роль кроватей там вроде бы выполняют пушистые облака, коих, к счастью или огорчению (это как на ситуацию посмотреть), совершенно не наблюдалось.
Я попробовал повернуться на правый бок, но внезапная боль в районе бедра левой ноги буквально пронзила моё тело, и я невольно застонал. На мой стон из открытой двери, на которую я обратил внимание только сейчас, появился высокий плотный человек, который быстрыми шагами подошёл ко мне, покачал головой, одновременно поцокав языком, и внезапно произнёс:
— Vaše Veličanstvo, daću vam još jednu injekciju protiv bolova.
— Что? — переспросил я, хотя и уловил нечто похожее на «инъекция против боли».
— Уколъчык, Вашэ Величавство, малесенький уколъчык, — с этими словами человек наклонился ко мне и очень профессионально сделал укол.
Господи, чем меня там обезболивают, неужели кокаином, как у них сейчас принято? Боль отступила, перед глазами поплыли радужные круги, и я снова провалился в сон.
Когда через какой-то промежуток времени я снова открыл глаза, то увидел сидящего на стуле рядом с кроватью Евгения Сергеевича Боткина, лейб-медика нашей семьи, сына выдающегося доктора, физиолога и общественного деятеля Сергея Боткина, коего я, к большому моему сожалению, не застал, ибо был перемещён неведомыми силами в год 1896-й, а он покинул нашу грешную землю за