…Оказывается, Дауд еще не ушел. Когда Эжен очнулся от своих мыслей, он услышал где-то в глубине дома его голос. И еще один голос – женский. Кажется, голоса о чем-то спорили. Эжен с досадой скривился: этого еще ему не хватало! Какие сейчас могут быть споры? Они только мешают делу! Вот уже почти совсем стемнело – надо торопиться! Для чего этот дурак Дауд затеял спор? И с кем он его затеял? С женой, что ли? Нашел время…
Эжен поднялся и пошел на шум голосов. Точно – это спорили Дауд и его жена. И не просто спорили, а ссорились. Лицо Дауда было напряженным и злым, лицо женщины – заплаканным. Похоже, женщина в чем-то пыталась убедить Дауда, а он, кажется, с нею не соглашался.
Увидев Эжена, Дауд и его жена умокли. Эжену показалось, что женщина смотрит на него с каким-то отчаяньем и даже страхом. Чего она испугалась? Может, она о чем-то догадалась? Если так, то это плохо. Очень плохо. Потому что в этом случае придется принимать какие-то срочные меры. Никто ничего не должен ни знать и ни догадываться.
Эжен молчал, он лишь вопросительно глядел на Дауда.
– Она знает, – сказал Дауд. – Догадывается… Не пускает меня. Я ее убеждаю, что она ошибается, но она не верит. Говорит, что донесет.
– Вот как, – ледяным тоном произнес Эжен, глядя в упор на Дауда. – Это твоя оплошность. Раз она догадывается, значит, ты совершил ошибку. А ошибки надо исправлять.
– Но…
Кажется, Дауд пытался что-то возразить Эжену, но вместе с тем понимал: возразить ему нечего. Надо просто исправлять ошибку. Таковы были правила в той страшной игре, в которую играли Эжен и Дауд. Что же касается женщины, то она – и это было видно – ничего не понимала из разговора мужа и его гостя и лишь переводила испуганный взгляд с одного на другого. Дауд молча подошел к жене и сделал короткий взмах. Женщина тихо охнула, покачнулась, недоуменно посмотрела на мужа, попыталась ухватиться рукой за его плечо, но Дауд резко стряхнул с себя слабеющую руку жены. Он выхватил нож незаметно и ударил им в бок тоже незаметно – это он умел.
– Вот и все, – равнодушно произнес Эжен.
– Надо бы прибрать… – кривя лицо, прохрипел Дауд.
– Зачем? – Эжен пожал плечами. – Все равно мы больше сюда не вернемся. Ни ты не вернешься, ни я. Все, ступай. Надо делать дело!
Все так же кривя лицо, Дауд машинально вытер нож о штанину, спрятал его в чехол и, не оглянувшись, шагнул за порог. Вслед за ним вышел и Эжен.
…Хотя пятеро беглецов и ожидали появления Эжена, они все разом вздрогнули, когда он вошел. Эжен, конечно же, заметил всеобщее смятение. «Это хорошо, что они меня боятся, – подумал он. – Боятся – значит, будут послушнее. Глупые щенки, которые сдуру ввязались в игру, в которой они ничего не смыслят…»
Но вслух он сказал совсем другое – веселым и бодрым голосом:
– Вот и я! Всем привет! Ну что, поехали, как любят говорить в вашей стране? У меня все готово. Да вы не бойтесь! Считайте, что это – веселое развлечение. Вы ведь любите развлечения, не так ли?
Все пятеро молча закивали. Они были готовы ехать или лететь когда и куда угодно, лишь бы эта страшная история поскорее закончилась. От той отчаянной, бесшабашной веселости, которая царила среди них, когда они только затевали побег, не осталось почти ничего. Всех их подкосило убийство их товарища. Да, это была не игра.
От турбазы до аэродрома было далековато, пешком туда не доберешься. На маршрутном автобусе ехать было опасно, да и не слишком часто ходили автобусы. А надо было торопиться. Угнанный самолет должен был подняться в воздух ночью и до наступления рассвета пересечь советскую границу. Именно так – все должно начаться и закончиться ночью. Ночью было безопаснее. А поскольку летние рассветы наступают рано, то надо было спешить. Так считал Эжен, и он был прав.
У турбазы всегда можно было нанять какого-нибудь лихача-водителя с машиной, который согласился бы доставить пассажиров куда угодно, лишь бы ему за это заплатили. На это у Эжена и был расчет. Правда, тут ему пришлось повозиться и даже понервничать, потому что долгое время ему не попадалась подходящая машина, в которую могли бы поместиться все пять беглецов и он, шестой, вдобавок. Попадались лишь «москвичи» и «жигули», в которые больше четырех пассажиров никак бы не втиснулись, а нужно было некое подобие небольшого автобуса. Наконец ему на глаза попался микроавтобус, и это было то, что нужно. Правда, водитель заломил за поездку неимоверную цену, но Эжен, разумеется, торговаться не стал, чем немало удивил водителя.
Погрузились и поехали. Водитель, как и все водители-лихачи в здешних краях, оказался человеком разговорчивым и любознательным.
– А зачем вам на аэродром? Я слышал, его закрыли. Затеяли, понимаешь ли, ремонт. Это в самый разгар сезона! Ну, не головотяпство ли это? Разве умные люди стали бы так поступать? Говорят, что пришли в негодность сразу две взлетные полосы. Сразу две! Может, оно и так. Но почему бы их не отремонтировать заранее, до того, как наступил сезон? Нет же! Надо именно сейчас! Вот так и живем! О-хо-хо! Ну, так зачем вам нужно на аэродром?
Эжен ничего не ответил словоохотливому водителю, но задумался. Более того, встревожился. А ведь и впрямь: почему ремонт затеяли именно сейчас, в самое неподходящее время? Отчего взлетные полосы не стали ремонтировать весной? Что это? Хозяйская непредусмотрительность? Некомпетентность? Или, может, чей-то преднамеренный умысел? Но если умысел, то чей именно? И с какой целью? Ответов на все эти вопросы у Эжена не было, и это его невольно злило. Он не любил ситуаций, где были одни лишь вопросы, а ответов на них не находилось.
Так что же – не ехать на аэродром? Приказать водителю развернуться посреди дороги и ехать… А куда, спрашивается, ехать? Обратно на турбазу? К убитому бунтарю, который так и остался лежать под кроватью? В другой город? В очередной раз за последние дни Эжен явственно ощутил, что он, повинуясь чьей-то невидимой воле, движется в таком направлении, в котором он двигаться не должен, потому что это направление для него – погибель. И, что