— Ну что, вкусно? — Анна Фёдоровна смотрела выжидательно.
— Очень, — Владимир кивнул, и она облегчённо выдохнула.
— Вот и славно. Ешь, ешь, не стесняйся.
Пётр Иванович, сосед, нарезал хлеб большим ножом, раздавал ломти по столу.
— Володь, а на студию завтра идёшь? — спросил он, намазывая хлеб крупинками соли.
— Да, к десяти.
— На Мосфильм, значит? — Старик одобрительно кивнул. — Дело хорошее. Кино народу нужно. Мы вот в прошлом месяце «Радугу» смотрели — вся очередь плакала.
— Про войну? — уточнил Владимир.
— Угу. Тяжёлая картина. Но правильная. — Пётр Иванович помолчал, потом добавил тише: — Хотя, может, хватит уже про войну. Пора бы и о весёлом.
— Вот и я так думаю, — Владимир отломил кусок хлеба. — Хочу снять что-то лёгкое. Комедию.
— Комедию! — Клавдия всплеснула руками. — Вот это правильно! А то всё слёзы да слёзы. Хочется посмеяться.
— Володенька всегда весёлый был, — вставила мать, накладывая себе борщ. — В школе в театральном кружке играл, помните, Пётр Иваныч? Вы же приходили смотреть.
— Ещё как помню! — Старик засмеялся. — Ты царевича играл, корону из картона смастерил. Всем двором хохотали.
Владимир слушал, молчал. Это были чужие воспоминания — Леманского, настоящего, который ушёл на фронт и, видимо, не вернулся. Вернулся он, Альберт Вяземский в чужом теле. Но эти люди этого не знали. Для них он — Володя, сын, сосед, фронтовик.
— А актёров уже нашёл? — спросила молодая женщина с младенцем. — Для картины-то?
— Ещё нет, только начинаю.
— А можно я попробую? — она смущённо улыбнулась. — Я в школе в драмкружке была...
— Зин, ты чё, — фыркнул её муж, худой мужчина в телогрейке. — Какая из тебя актриса, с ребёнком на руках.
— А что? — Зина надулась. — Мечтать не вредно.
— Приходите на пробы, — неожиданно для себя сказал Владимир. — Вдруг подойдёте.
Зина так и застыла с ложкой на полпути ко рту:
— Серьёзно?
— Серьёзно. Мне нужны живые люди, не заезженные лица.
— Ой, Володь! — она просияла. — Спасибо! Я... я постараюсь!
Муж покачал головой, но улыбнулся:
— Ну, актриса, блин.
Мать гордо посмотрела на Владимира, похлопала по руке:
— Вот это правильно, сынок. Помогай людям.
Ужин продолжался неспешно. Говорили обо всём понемногу — о продуктовых карточках, о соседке с четвёртого этажа, что получила похоронку на мужа и теперь одна с тремя детьми, о концерте в парке в воскресенье.
Владимир слушал, ел, иногда кивал. Привыкал.
К тому, что вокруг люди. Что они говорят с ним, спрашивают, смеются. Что за столом не он один с телефоном, а семь человек, которые ужинают вместе, делятся новостями, живут общей жизнью.
В детдоме тоже ели вместе, но там была казарма —