Джесс пыталась бороться, развернуться, удержать его, тянулась сквозь пустоту, но он лишь отмахнулся. Этот взмах его руки стал последним барьером между ее отчаянными мольбами и тем холодным, жутким смирением, с которым он теперь смотрел в глаза судьбе.
– Ты… ты же обещал! Обещал! Энди! Ты не твой отец! – истошно вскрикнула Джесс, стоя на самой границе света и тьмы, ведя войну с собственным телом, которое рвалось обратно, к нему, в пасть пещеры.
Но Энди не ответил. Он уже сделал шаг внутрь, и мрак поглотил его силуэт. Ее крик остался висеть в пустоте, одинокий и беспомощный.
Джесс побежала. Слезы душили, застилая глаза пеленой, а ночной воздух обжигал легкие и резал кожу. Джесс не чувствовала ног, которые несли ее сквозь колючие кусты, спотыкались о камни. Она мчалась прочь, подгоняемая ужасом и эхом его последнего приказа. Там, позади, во тьме пещеры, осталось нечто, чего она не должна была видеть, нечто, теперь навеки принадлежащее лесу.
* * *
Рассвет встретил Джесс на опушке, окрасив небо в нежные, почти пастельные тона. День обещал быть на удивление теплым и ясным, словно сама природа, ставшая свидетелем невыносимой потери, пыталась проявить сочувствие. Джесс пересекла невидимую границу, отделявшую проклятую чащу от остального мира, и ни разу не посмела обернуться. Не смогла. Воспоминание о том, как силуэт Энди растворился в непроглядной тьме пещеры, было слишком свежим. Оглянуться значило бы вновь посмотреть в бездну, поглотившую его.
Когда шатающаяся, израненная Джесс появилась на окраине города, никто не задал ей ни единого вопроса. Никто не поинтересовался ни ее рваной одеждой, ни грязью, въевшейся в кожу, ни диким, затравленным блеском в глазах. Ужас, застывший в ее взгляде, был красноречивее любых слов, универсальным языком, не нуждавшимся в переводе. Люди отводили глаза, молча пропуская Джесс, словно боялись заразиться ее горем, ее безумием. А она и не пыталась ничего объяснить. Ни в тот день, ни спустя неделю-две, когда раны на коже затянулись, оставив лишь тонкие белые шрамы, а раны души продолжали кровоточить в тишине одиночества. Кому о таком рассказать? Кто готов поверить в шепот древнего леса, в жертву, принесенную тьме, в то, что скрывается за уютной, привычной завесой упорядоченного мира? Правда слишком чудовищна, чтобы облекать ее в слова.
Прошел ровно месяц. Месяц тишины, нарушаемой лишь стуком сердца да скрипом половиц в маленьком съемном домике на самой окраине. Поздний вечер окутал комнату мягким светом лампы, растворяя контуры предметов, превращая мир в зыбкое царство теней. Джесс сидела с книгой, пытаясь затеряться в чужой истории, убежать от своей собственной. И именно тогда, в этой густой, почти осязаемой тишине, она услышала его. Сперва тихий, словно случайное дуновение ветра, звук, который можно было бы списать на игру воображения. Но он повторился. И стал чуть громче.
Шепот. Негромкий голос, произносящий ее имя.
Он звучал не в голове Джесс, вовсе нет. Он доносился снаружи. Совсем близко. У самого окна, за тонким стеклом, отделявшим ее хрупкий мирок от ночной тьмы, кто-то тихо звал:
– Джесс…
В этом голосе слышалась бездонная печаль, но вместе с тем странная непреодолимая сила. Та самая, что когда-то принадлежала Энди. Книга выскользнула из ослабевших пальцев Джесс.
Она знала, кто именно ее зовет.
Прошло несколько бесконечно долгих мгновений, прежде чем Джесс смогла заставить себя встать. Шаг. Еще один, шаркающий, неуверенный. Дрожащая рука потянулась к оконной раме. Створка скрипнула, впуская в комнату прохладный ночной воздух. Он пах влажной землей, прелыми листьями и чем-то еще, до боли знакомым. Тем самым зимним лесом.
И голос вновь прошелестел, теперь совсем рядом, окутывая печальной нежностью:
– Пожалуйста… вернись…
Шепот растворился в ночной тени так же внезапно, как и появился, оставив после себя лишь гулкую пустоту. Но он не исчез из души Джесс. Он поселился там, в самых темных ее уголках, отравляя хрупкое подобие покоя, которое она так мучительно пыталась обрести. Зов из тьмы прозвучал, и Джесс чувствовала: это только начало.
Лес не отпускает никого.
Глубокий океан и выжженная земля
Саша Гран
Раз.
Два.
Три.
Четыре.
Шах. Изящный длинный палец, увешанный золотыми кольцами, толкнул фигуру, и та упала с доски. Мягкая улыбка коснулась красных губ, и глубокие синие глаза уставились на пустой стул оппонента.
– Это было… слишком легко.
* * *
Этот голос сводил с ума многих. Стоило лишь ее алым губам открыться, и мужчины падали на колени, тянули к ней свои руки, желая ухватиться хотя бы за край ее платья.
Первой фигурой был рыбак. Стоило ему раскинуть свои сети, и судьба его была решена раз и навсегда.
Он был молод и крепок телом, но до жути глуп и невежественен. Стоило ему увидеть ее впервые, и он потерял голову. Полз за ее хвостом, завороженный ее красотой, не зная, что она – самый настоящий яд.
Он умер, запутавшись в сетях, которые сам же и сплел. Ушел прямиком в холодные глубины на растерзание теням.
Вкусив его крови, она обрела человеческие ноги и смогла ступить на сушу.
Второй фигурой был торговец. Набожный на вид, но тщеславный и жадный. Его руки сами тянулись к диковинкам. Лишь увидав на пустынной дороге девушку небесной красоты, он сразу же захотел заполучить ее в свою коллекцию.
Белая кожа и красные губы заполнили его мысли, и низменные желания одолели мужчину. Спрятав свои коварные замыслы за доброй улыбкой, он остановил повозку и обратился к ней, своими речами заманивая ее в невидимые сети.
Он предлагал ей красивые тряпки и блестящие побрякушки. Русалка молча рассматривала невиданные вещи, но не проявляла какого-либо интереса. Терпение торговца начало медленно таять.
Стоило ему схватить ее за руку и потянуть в свои объятия, как острые клыки впились в его толстую шею. Когти пронзили его глаза, и он заорал, корчась от невероятной боли. Торговец пытался скинуть с себя этого прекрасного монстра, но было поздно: он погиб из-за своей алчности.
Вкусив его крови, она обрела цепкий ум и научилась говорить.
Русалка залезла в повозку торговца, нашла красивые одежды, к которым теперь появился интерес, облачилась в них и заняла его место.
Она прибыла в портовый город и месяц изучала новый мир, чтобы выбрать следующую цель своей «партии».
Третьей фигурой стал священник: старый, дряхлый, но при этом мудрый. Он уже и так лежал на смертном одре, и святой отец