В своем «Обращении… к цветным гражданам мира» Уокер призывал чернокожих американцев восстать с оружием в руках, свергнуть тех, кто их поработил, и отстоять свое заслуженное место среди граждан государства, которое они помогали строить. Этот памфлет тайно распространялся на Юге. «Посмотрите на своих матерей, жен и детей, – призывал Уокер, – и ответьте Господу Всемогущему. Поверьте, нет греха в том, чтобы убить человека, который пытается убить вас. Это все равно что выпить воды, почувствовав жажду»[304]. Уокер говорил о ханжестве священников и белых американцев. Он цитировал Декларацию независимости и спрашивал: «Понимаете ли вы собственный язык?»
Слова и пророчества Уокера возбуждали его собратьев, цветных граждан, и приводили в ужас рабовладельцев, усиливая паранойю: они боялись, что их отравят, сожгут, убьют. Слова Уокера не ослабляли страхи: «Относитесь к нам как к людям, и опасность вам не грозит… Относитесь к нам как к людям, и мы станем вашими друзьями». Люди, наделенные властью, усилили расовый раскол, приняв жесткие законы против свободных чернокожих и рабов. Штат Джорджия объявил награду в 10 000 долларов за голову Уокера. Через год после этого он неожиданно скончался в Бостоне, предположительно от туберкулеза. Однако ужас, им порожденный, равно как и дух сопротивления, продолжали жить.
Всего в нескольких кварталах от дома Хейденов, выше на холме, находились роскошные дома финансистов, в том числе хозяев хлопкоперерабатывающих фабрик и тех, кто прямо или косвенно строил благосостояние на рабском труде. Эти улицы были «засыпаны хлопковой пылью», как говорил белый аболиционист Уэнделл Филлипс, выросший в этом квартале. Зато жители этих улиц не удосуживались смотреть вниз, где у подножия холма жили их повара, камердинеры и кучера.
Обитатели подножия настороженно относились к бизнесменам и предпринимателям, масонам и членам элитных клубов, проповедникам и прихожанам. Все они были готовы к действиям в случае необходимости. Двумя годами раньше, когда охотник за головами осмелился проникнуть в этот район, Нэнси Принс, полиглот, активист, миссионер, деловая женщина, путешественница и писательница, созвала женщин и детей, которые забросали злодея камнями[305].
Были и те, кто похищал беглецов прямо из зданий суда, телом защищая их от закона и повторного порабощения. Хейдены и многие другие имели оружие[306]. Некоторые белые аболиционисты настаивали на ненасильственном пути. Те, кто знали о рабстве не понаслышке и в любой момент снова могли оказаться в руках рабовладельцев, относились к защите себя и близких более практично.
Крафты быстро поняли: Уильям Стил, Первисы и все, кто настаивал на их переезде в Бостон, в «пчелиные соты», как часто называли этот квартал, были совершенно правы. Хотя Бостон значительно уступал Филадельфии по численности населения, в этом мире легко было исчезнуть и защититься. Только Эллен и Уильям не собирались прятаться.
* * *
После небольшой передышки настало время дебюта в знаменитом бостонском Фанел-холле. Величественное трехэтажное кирпичное здание в классическом стиле с арочными окнами, ярко сияющими зимними вечерами, венчал шпиль с блестящим флюгером в виде кузнечика со стеклянными глазами[307]. Тот медленно поворачивался под ветром, а в животе была размещена капсула времени.
Этим блестящим кузнечиком любовались почти сто лет – с того дня, когда кузнец Шем Даун сделал его для бостонского бизнесмена и филантропа Питера Фанела, а тот подарил здание, увенчанное шпилем с флюгером, городу. Так называемая колыбель свободы периодически издавала крики: «Свобода! Революция!» Однако в Бостоне слышали и другие. Питер Фанел торговал не только патокой и рыбой, вином и лесом. Он торговал рабами. Торги проходили на Док-сквер, перед тем самым зданием, где Крафтам предстояло выступать. Уильям Уэллс Браун остро почувствовал иронию судьбы, сказав: «Если бы Америка была колыбелью свободы, то свое дитя укачала до смерти»[308].
Зал, который финансировался прогрессивным рабовладельцем, заполнили самые разные люди. Огромный, ярко освещенный, его чаще всего заполняли стоящие слушатели, но в тот вечер добавили ряды низких диванчиков, позволявших сидящим дамам расправлять юбки. Аудитория оказалась смешанной во всех отношениях – и пола, и расы. Заполненными оказались даже балконы. Неузнанных до основного момента вечера Уильяма и Эллен окружали самые разные борцы с рабством.
В Фанел-холле проходила семнадцатая ежегодная конференция Массачусетского общества противников рабства, созданного самым известным белым аболиционистом Америки Уильямом Ллойдом Гаррисоном. Это одно из крупнейших гаррисоновских мероприятий года[309]. Впервые основатели общества собрались дождливым вечером 1832 года в подвале Африканского молитвенного дома (используемого также в качестве школы): двенадцать белых мужчин вместе с лидерами давней Массачусетской ассоциации цветных[310]. Когда все церемонии завершились, Гаррисон объявил: «Друзья, мы собрались сегодня в этой скромной школе, но пройдет немного времени, и мы сумеем сотрясти Фанел-холл»[311].
С того времени гаррисоновские организации по борьбе с рабством значительно выросли. Их агенты действовали по всей стране. И пророчества исполнились – действительно удалось сотрясти Фанел-холл, где собрались тысячи мужчин и женщин разной расовой принадлежности.
Оказавшись в зале, Крафты увидели вокруг себя море лиц. Некоторых (например, Хейденов) уже знали, с другими вскоре предстояло близко познакомиться.
Среди них был худощавый близорукий мужчина, скромное, интеллигентное поведение которого никак не соответствовало бушующим вокруг страстям. Знакомясь с Уильямом Ллойдом Гаррисоном, люди поражались: неужели этот человек смог добиться, чтобы его услышали?! Он походил скорее на того, кто любит кошек, любит возиться на полу и играть с детьми, любит порассуждать о политике, – все это так и было[312].
Да, Гаррисон действительно был таким – сторонником фундаментального миролюбия. Он выступал против применения силы, даже перед лицом насилия, и твердо верил: положить конец рабству можно лишь «моральным убеждением». И в этом расходился с Дэвидом Уокером. Всем, кому угрожают, плюют в лицо, избивают (как его самого, когда он оказался в руках «толпы джентльменов» в Бостоне), Гаррисон рекомендовал пассивное сопротивление[313].
В то же время в отношении своего подхода и целей он был воинственно бескомпромиссен. Его девиз: «Никакого союза с рабовладельцами!»[314] Это означало разрыв, в случае необходимости, с церковью и государством и готовность пожертвовать чем угодно, чтобы очистить нацию от греха рабства – немедленно и без компромиссов. Как считал Гаррисон, конституция защищает рабство и лишает нацию ее корней. Единственный способ создать более совершенный союз – порвать со старым и начать все заново. В борьбе, по мнению Гаррисона, должны объединиться все, вне зависимости от расы, религии и пола. Цель – не просто запрещение рабства, а обеспечение полного равенства всех граждан. Такими были радикальные основы гаррисонизма.
Когда Крафты готовились к дебюту, сторонники Гаррисона пребывали в