Одно время я просыпалась и засыпала, слыша одно лишь «педик-педик-педик».
Кэти еще раньше окончила свой колледж, правда, устроилась после этого билетером в кинотеатр. Впрочем, недалеко ушла от Томаса – тот, окончив колледж, просто перешел на полную ставку в автомастерской. Наверное, не самое худшее, что могло случиться.
По крайней мере, они все еще вместе, хоть последнее время их отношения, по словам подруги, сильно натянулись.
– Он уже трижды звал меня замуж, – жалуется Кэти, расчесывая темные волосы Оливии, покуда та упорно хныкает и, кажется, вот-вот разревется.
– Действительно, – хмыкаю я, поглощая салат, – ты такая несчастная!
– А что я должна делать, если мне нафиг не сдалась эта свадьба? – вскидывает руками Кэти, и Олив, пользуясь моментом, тут же выскальзывает из-под ее рук. Хныканье удивительным образом перерастает в смех. Она хлопает в ладошки и падает рядом с диваном, схватив любимую куклу.
– Ну ты же его любишь? – протягиваю я, погружая очередную ложку салат в рот.
– Люблю, – жмет она плечами.
– И он тебя.
– И он меня.
– Почему тогда не выйти за него?
– Мне всего двадцать два, – возмущается она, – рано мне замуж! Не хочу я вот этого всего, брак, потом дети, потом жилье в кредит, и останется только вспоминать о том, что когда-то я была молода!
– По-моему, ты преувеличиваешь, – усмехаюсь я, – это просто штамп и кольцо на палец. От этого ничего не меняется.
– Тогда тем более зачем? Если это ничего не меняет.
– Может, он у тебя старых взглядов и для него брак подтверждение любви.
– Не знаю, каких он взглядов, но раньше тридцати я никуда не собираюсь. А этот придурок за последний год уже трижды предлагает мне! Может, он тупой?
– Думаю, он просто надеется, что однажды ты согласишься. А если не будет предлагать, то и не узнает.
– А если предложит еще хоть раз, – Кэти раздраженно сжимает кулаки, – я не знаю, что я ему сделаю. Задолбал.
Я хохочу, а подруга с напускной злостью сверкает глазами. Тогда я принимаюсь хохотать еще сильнее, в итоге давлюсь салатным листом, майонез идет носом, и тогда уж не может сдержаться и Кэти, тоже начав смеяться.
– Да ну тебя нафиг, – смеется она, фыркая, – ничего святого.
– И не говори.
Однако и Кэти не может навечно поселиться у меня. Даже забив на работу, у нее все равно остается в Чикаго «надоедливый» Томас, ее жизнь и так далее. Она-то никуда не переезжала. Потому в конце августа она собирает обратно в чемодан свои шмотки, разбросанные по моей квартире, заявляет, что с нами было очень весело.
– Но мне пора к дяде-нудику, – дурашливым голосом говорит она, наклонившись к Олив.
Малышка неправильно разбирает последнее слово и в итоге сосредоточенно кивает:
– Педику.
Я вздыхаю, но в конце концов мы с Кэти лишь смеемся. Да уж, «педик» мы выучили раньше, чем алфавит.
Когда Кэти уезжает, мне кажется, что теплые весенние ветра вновь сменяются похолоданием, неизменно ведущим к промозглой зиме.
«Зима близко», – как сказал бы Джон Сноу.
Но касательно реального времени года – шла всего лишь осень. Впрочем, сентябрь тянется на удивление долго: работа, Олив, постоянные дожди. За лето я так привыкла, что вокруг меня постоянно есть помощники (то мама, то Кэти), что, оставшись без оных, будто попадаю в тот год, когда только родила.
Но быстро вливаюсь в колею, и к октябрю уже вновь словно электровеник, который успевает максимально большое количество дел за минимальное количество времени.
– Наконец-то… – бурчу я, откинувшись на спинку кресла и закрыв ноутбук.
Целый час обеденного перерыва.
Расслабляю спину перед тем, как встать. Из-за большого количества времени за ноутом в связи с работой даже купила себе увлажняющие капли для глаз, а то просто кошмар.
Прокручиваюсь на кресле и останавливаюсь напротив стены, где старенький, зато широкоэкранный телевизор. Аккурат над ним висит картина, которую Сантино мне подарил. Пожалуй, единственное напоминание о нем, не считая, конечно, Оливии.
Хозяйка квартиры не разрешила мне вбивать гвозди (собственно, в договоре прописано столько «нельзя», что ими можно устелить дорогу от Австралии до США и обратно), потому картину пришлось вешать, тщательно обмотав со всех сторон скотчем к стене.
Но конструкция эта ненадежная, особенно когда постоянно ребенок прыгает там и сям, потому она то и дело падает. И хорошо, если днем, – как-то она упала глубоким вечером, когда Олив уже спала, а я читала перед сном.
Матерь Божья, я тогда реально чуть Богу душу не отдала. Конечно, я уже взрослый человек и все дела, но когда ночью что-то падает с таким грохотом, волей-неволей хочется тут же залезть под одеяло и подождать, пока родители проверят, нет ли там каких монстров.
Однако с Олив приходит осознание, что родитель здесь теперь я. Мне теперь проверять монстров.
Я перевожу взгляд с картины на дочь. Несмотря на свою периодичную чрезмерную активность, в целом она довольно спокойный ребенок для своего возраста. Вот и сейчас сидит на ковре, играет в куклы.
Решаю быстро сходить в магазин за углом, но чтобы Олив не начала ныть (как то обычно происходит, когда без ее желания вытягиваешь ее из дома), обещаю и ей пачку конфет. Не оставлять же ее дома – тихая она тихая, но не хочется проверять, на что способен ребенок, когда остается в квартире без взрослых.
Одеваюсь сама, с трудом застегивая курточку на дочери, после чего ботинки (одним из которых получаю по подбородку, когда она принимается от скуки болтать ногами).
– Не дергайся, – фыркаю я, – а то не получишь конфет.
Мы выходим из дома быстрым шагом – надо успеть все купить, вернуться обратно, еще и перекусить до окончания перерыва. Купив в магазине все, что надо, мы выходим, и тут мой взгляд задерживается на столбе.
Этот столб здесь всегда стоял, как и многие везде, – на него постоянно вешают какие-то плакаты или типа того о намечающихся событиях. И я бы не обратила на него внимания, если бы не ярко-бордовый новый плакат, потому что за лето, если листовки и менялись, все были неяркими.
Но обратив внимание на саму листовку, неволей прочитываю, на какое мероприятие так активно зазывают нью-йоркский народ в этот раз:
«14 ОКТЯБРЯ.
МУЗЕЙ ИСКУССТВ «МЕТРОПОЛИТЕН» ПРЕДСТАВЛЯЕТ:
ВПЕРВЫЕ В НЬЮ-ЙОРКЕ: САНТИНО РАМОС