…вскоре лях подполз к туше сбоку. Упираясь в неё окровавленными сапогами, попытался сдвинуть, высвобождая Степана.
Сапоги ляха скользили. Он рычал от натуги.
Второй лях, оставшись с той стороны туши, кряхтя, тянул коня за хвост.
Рывок, другой, – и Степан высвободил ноги. Сразу, проверяя, не поломаны ли они, согнул: из лужи выползли, отекая чёрной жижей, два колена. Не медля, разогнул обратно, – иначе б ляхи приметили его шаровары.
С русской стороны снова раздался выстрел, а затем, прямо над ними, свистнула стрела.
Лях пригнулся, озираясь.
– Подай ми мушкет! (Тяни мне мушкет! – пол.) – шёпотом приказал Разин.
Тот послушно протянул к нему своё оружие.
– Кольбом до мне, дурню! (Прикладом ко мне, дурак! – пол.)
Тот перевернул мушкет, шёпотом предупредив:
– Курек одчионгненты, вачьпане! (Курок взведён, пан! – пол.)
Поймав оружие, Степан чуть выправил мушкет – так, чтоб дуло пришлось в грудь ляху, – и выстрелил.
Второй лях, высунувшись из-за лошади, ошалело глянул на Степана. Догадавшись, что стряслось, вскинул свой мушкет, – но оружие его оказалось разряженным.
Восстав из кровавой лужи, Степан сел. Легко перехватил свой мушкет за дуло – и с размаху ударил второго ляха прикладом по виску.
Тот гакнул, теряя сознание. Тут же получил второй удар, от которого кулём завалился на бок, съехав в конские муди лицом.
…с разных сторон вдруг вспыхнула перестрелка.
Совсем близко закричали по-польски.
«Сейчас порешат мя, Господи», – без трепета догадался Степан.
Потянулся было, чтоб достать у застреленного им ляха саблю, – но его тут же подхватили под локти и поволокли в обратную сторону, петляя меж ям, мёртвых человечьих спин, раскоряченных лошадиных ног…
…задрал голову, пытаясь увидеть, кто его тащит.
То были Боба и Тутай.
Вослед им стреляли огненным боем.
…заметил, как, стоя в полный рост, стремительно выхватывая стрелы, бьёт в ляхов из лука серб Горан.
…поднял глаза, разыскивая старика возле своей ямы.
Никого не было.
– Обманул, дедка? – позвал Степан.
Подождал ответа.
– …сбежал, чёртова борода.
В небе, как вбитый, завиднелся отчётливый месяц.
Овал его лица был знаком Степану.
Он вглядывался в небо с последней человеческой жадностью.
– …мать Михримах? Ты?..
Глава седьмая
I
У Азова, где доходил в плену, Степан был последний раз за год до плененья.
В мае тогда заявились в Черкасск три сотни сечевиков.
Вызванная со своего куреня пятилетним, чудесным, как масляный грибок в рыжей шляпке, Фролкой, суетилась Матрёна, а с ней Мевлюд.
От души потчевали, как было у Разиных заведено, гостюшек, набившихся в разинские два куреня.
Всё как встарь – пьянки, пляски да побаски.
Под утро заснули, где только возможно, – на базу, на сеновалах, на низах, посередь двора на майской земле, положив сёдла под бритые головы.
…день прочь – снова шум: нежданные, нагрянули с большой Руси на воинский промысел люди воронежские, и белгородские, и куряне с ними. Было их в сей раз такое множество, сколь не приходило за раз прежде в Черкасск никогда, – с тысячу.
Голутва била зверя из луков, в пойменных озёрах ловила руками рыбу, – но хлеба и соли им всё одно недоставало.
Войску Донскому прокормить столько наброда было нечем.
Казаки заспорили: ходить в крымские земли государь-милостивец наложил престрогий запрет, до Цареграда идти такой ораве было не на чем, а обратно русь не погонишь.
– …на Азов! – кричали то здесь, то там.
– Нас с три тысячи нынче! Возьмём, да сроем его!
– Круг нужон! Как круг порешит!..
…созвали круг.
…накрыли столы у Дона.
Потчевались кулешом, курятиной, тёплыми хлебами с запечёнными в них яйцами. Запивали квасом.
Нового черкасского попа не было – ушёл со станицей в Москву, – потому молебен прочитал выбранный походным атаманом Наум.
Куприян, стоя в строю, помогал ему одними губами.
Казаков было столько же, сколь в тот великий поход, когда проломили чёртов город, забрав его под казачью руку.
Оттого иные хорохорились: раз и атаманы, и есаулы, и казаки многие те же, что и были тогда, – как не взять того Азова?
Стоя у тверёзого стола, Прошка Жучёнков, в стародавний поход на Азов по малолетству не ходивший, поучал голутву так, будто был там. Слушали его, навострив уши, не дыша.
Другие тянулись к Аляному. Тот наставлял безо всякого намёка на шутейство:
– Куприян-то у нас токмо для вида расстрига – так-то он и есть поп. Мы его завсегда наперёд пускаем. Не то, чтоб без жалости к нему, просто попу нашему и не станется ничё: и капканы, и всякие хитрые ловушки татарские – всё обходит. Ядры мимо него летят, картечи, стрелы… Вы за ним гуськом топочите – и вас минует. Лишь бы не слишком длинный хвост, а то на всех Куприянова чуда не достанет. А так сами всё скоро узрите: идёт, молится, – и сама земля пред ним расступается, как пред Моисеем море.
– …и манна сверху сыпется, – мрачно добавил Иван Разин.
…уходили – конными, а кто на стругах, – когда в гущах верб уже начали распеваться соловьи.
…пока добирались, азовские предместья обезлюдели. Добро успели повыгрести. Должно быть, заранее выглядели азовские караулы приближающуюся беду. Лодки и карбасы татарские ушли в море.
Голодная русь и хохлачи лазили по опустелым саманным домам.
Поломали со зла все глиняные заборы. Перебили цепных собак. Расхватали рыбачьи снасти.
Лазили по брошенной, со свёрнутыми парусами, галере. Похватав там, что возможно, и сняв паруса, – подожгли.
Затрещало на всю округу. Вода бесновато краснела. Неслись в небо искры.
Янычары со стен озирали творимый разор.
Русь, задирая бороды и крестясь, опасливо оглядывала жуткие азовские башни.
Над огромными пушечными жерлами горели фитили.
– На такую, даже если б не палят оттель, забираться боязно, – делились меж собой. – А как палят?.. Да с пушек?..
Обильно виднелись, то сбираясь, то рассыпаясь по стенам, красные янычаровы шапки.
Голутва с надеждой косилась на Куприяна, хоть и не слишком поверив Аляному, а всё не желая упускать расстригу из вида.
Круглоглазого высокого Наума было видно то здесь, то там.
Самый вид его являл убеждённость казачью в том, что порухи им не будет никакой.
…рыскари донесли весть: в двух днях от Азова кочуют ногаи – улус в две тысячи кибиток, богатый.
Наум с есаулами порешили: оставить под стенами Азова казачью сотню и всю тысячу наброда с руських украин.
Конным же – идти за ногаями.
При пересчёте конных всё одно оказалось меньше, чем улусных ногаев, но про такое казаки и не думали никогда.
…в оставшейся при азовских стенах сотне был Аляной.
Сидел