Много позже я узнал, что в перечне рукописей из отцовской посылки, составленном в издательстве «Аллен энд Анвин», значится, в придачу к «Фермеру Джайлсу из Хэма», «Мистеру Блиссу» и «Утраченному пути», еще два пункта, помеченные как «Длинная поэма» и «Материал про номов»: эти два названия наводят на мысль об отчаянии составителя. Со всей очевидностью, непрошеные рукописи легли на издательский стол без надлежащих разъяснений. Я подробно пересказал странную историю этой посылки в приложении к «Лэ Белерианда» (1985); вкратце повторюсь: как ни печально, не приходится сомневаться, что «Квента Сильмариллион» (включенная в «Материал про номов» вместе с другими текстами, уж что бы там еще ни оказалось под этим общим заголовком) так и не дошла до внутреннего рецензента издательства – за исключением тех нескольких страниц, которые были отдельно приложены к «Лэ о Лейтиан» (что в данных обстоятельствах не могло не ввести в заблуждение). Рецензент был крайне озадачен и предложил свое объяснение того, как соотносятся между собою Длинная Поэма и данный фрагмент (весьма одобренный) прозаического произведения (т. е. «Квенты Сильмариллион»), – по вполне понятным причинам, объяснение это совершенно не соответствовало истине. Мнение свое он изложил в исполненной недоумения рецензии, на которой сотрудник издательства (которого тоже можно понять) написал: «И что нам с этим делать?»
В результате последующих взаимных недопониманий мой отец, даже не подозревая, что на самом-то деле «Квенту Сильмариллион» никто не прочел, сообщил Стэнли Анвину, как рад тому, что этот текст, по крайней мере, «не был отвергнут с презрением»: теперь он со всей определенностью будет надеяться, «что в один прекрасный день “Сильмариллион” опубликуют – или я смогу позволить себе издать его за свой счет!».
Пока КС II находилась в издательстве, мой отец продолжил повествование в заново начатой рукописи, в которой рассказывалось о смерти Берена в ходе «Волчьей охоты на Кархарота», надеясь вписать новый фрагмент в КС II, когда тексты к нему вернутся; но когда это наконец случилось, 16 декабря 1937 г., от отложил «Сильмариллион» в сторону. В письме к Стэнли Анвину от той же даты он снова спрашивал: «А на что еще способны хоббиты? Они могут быть комичны, да только комизм этот – обывательский, разве что изобразить его на фоне чего-то более фундаментального». Но тремя днями позже, 19 декабря 1937 года, Толкин сообщил в «Аллен энд Анвин»: «Я написал первую главу новой истории про хоббитов – “Долгожданные гости”».
Именно тогда, как я писал в Приложениях к «Детям Хурина», непрерывная, развивающаяся традиция «Сильмариллиона» в виде конспективного варианта «Квенты» оборвалась – в самый разгар событий, на том эпизоде, когда Турин уходит из Дориата и становится изгоем. На протяжении последующих лет продолжение истории существовало в виде простой, сжатой, неразработанной форме «Квенты» 1930 года – так сказать, «замороженной», в то время как с написанием «Властелина Колец» возникала грандиозная архитектоника Второй и Третьей эпох. Но дальнейшее развитие событий имело кардинально важное значение в контексте древних легенд. Ведь в заключительных преданиях (заимствованных из исходной «Книги утраченных сказаний») рассказывалась горестная история Хурина, отца Турина, после того, как Моргот освободил его, а также и повесть гибели эльфийских королевств Нарготронда, Дориата и Гондолина, о которых Гимли пел в копях Мории спустя много тысяч лет:
Был светел мир в оправе скал
В былые дни – еще не пал
Ни Нарготронд, ни Гондолин;
За волны Западных пучин
Ушли владыки их с тех пор…
Именно такой итог и такое завершение автор провидел для общего целого: обреченность эльфов-нолдор в их долгой борьбе против мощи Моргота и роль Хурина с Турином в этой истории; и в финале – «Сказание об Эарендиле», которому удалось спастись при гибели Гондолина в огне.
Много лет спустя мой отец написал в письме (от 16 июля 1964 года): «Я предложил в издательство легенды Древних Дней, но рецензенты их отклонили. Издательство требовало продолжения. А мне хотелось героических легенд и возвышенного эпоса. Результатом стал “Властелин Колец”…»
* * *
Работа над «Лэ о Лейтиан» прервалась на моменте, когда клыки Кархарота сомкнулись «как стальной капкан» на руке Берена, сжимавшей Сильмариль; и о том, что произошло дальше, в подробностях не рассказывалось. Для этого нам придется снова обратиться к исходному «Сказанию о Тинувиэли» (стр. 82–84), где повествуется об отчаянном бегстве Берена и Лутиэн, о том, как их преследовала охота Ангбанда, о том, как их нашел Хуан и довел до Дориата. В «Квенте Нолдоринва» (стр. 150) мой отец говорит обо всем об этом просто-напросто: «здесь немногое можно поведать».
В финальной версии возвращения Берена и Лутиэн в Дориат главное (и радикальное) изменение сводится к тому, как именно они спаслись из Ангбанда после того, как Берен был ранен Кархаротом у врат крепости. Этот эпизод, до которого «Лэ о Лейтиан» не доходит, здесь пересказывается в словах «Сильмариллиона»:
Так поход за Сильмарилем, казалось, должен был завершиться гибелью и отчаянием – но в этот миг над склоном долины показались три могучие птицы, что летели к северу, обгоняя ветер.
О скитаниях Берена и беде его стало известно всем птицам и зверям; и сам Хуан наказал всему живому быть на страже и прийти Берену на помощь, если доведется. Высоко над владениями Моргота парили Торондор и его подданные; и, заметив сверху обезумевшего Волка и потерявшего сознание Берена, они стремительно спикировали вниз, – в тот самый миг, как силы Ангбанда освободились от пут сна. Орлы подхватили с земли Берена и Лутиэн и унесли их в облака. <…>
(Пока летели они высоко над землей,) Лутиэн рыдала, ибо думала, что Берену суждено умереть: ни слова не произнес он и не открыл глаза; после же ничего не помнил о полете. Наконец орлы снизились у границ Дориата, в той самой долине, откуда охваченный отчаянием Берен тайком ушел прочь, покинув спящую Лутиэн.
Там орлы опустили девушку подле Берена и вернулись к скалам Криссаэгрима, в свои высокие гнездовья. Но явился Хуан, и вместе с Лутиэн принялись они ухаживать за Береном; так некогда дочь Тингола исцелила его от раны, что нанес Куруфин. Но эта рана была опаснее, ибо в кровь проник яд. Долго лежал Берен без чувств, и дух его странствовал у темных границ смерти; и не отступала