Впредь Берен звался Эрхамион, что означает Однорукий; и в чертах его лица навеки запечатлелось страдание. Но любовь Лутиэн вернула его к жизни; и поднялся он; и вновь бродили они по лесам рука об руку.
* * *
Выше история Берена и Лутиэн изложена так, как она видоизменялась в прозаической и стихотворной форме на протяжении двадцати лет с момента создания исходного «Сказания о Тинувиэли». Берен, чьим отцом изначально был Эгнор Лесной Охотник из эльфийского народа, именуемого нолдоли, что на английский язык переведено как «номы», после недолгих колебаний автора стал сыном Барахира, вождя людей, и предводителем отряда мятежников-изгоев, не покорившихся ненавистной тирании Моргота. Возник достопамятный сюжет (в 1925 г., в «Лэ о Лейтиан») о предательстве Горлима и гибели Барахира (стр. 103 и далее). И если Веаннэ, пересказывающая «утраченное сказание», не знала, что привело Берена в Артанор, предполагая, что причиной была просто-напросто «тяга к странствиям» (стр. 45), после смерти своего отца Берен повсеместно прославился как заклятый враг Моргота и вынужден был бежать на Юг. Именно там начинается история Берена и Тинувиэли, – с того момента, как Берен всматривается в сумерки меж дерев Тинголова леса.
Весьма примечателен эпизод из «Сказания о Тинувиэли», в котором рассказывается, как Берен на пути в Ангбанд за Сильмарилем был захвачен в плен Тевильдо Князем Котов; не менее примечательна и последующая полная трансформация этого сюжета. Но утверждать, будто замок котов – «это и есть» башня Саурона на «Острове Волколаков» Тол-ин-Гаурхот, можно (как я уже отмечал) разве что в том смысле, что он занимает то же самое «место» в повествовании. Помимо этого нет никакого смысла искать даже отдаленное сходство между этими двумя твердынями. Чудовищные коты-гурманы с их кухнями и террасами для солнечных ванн, и очаровательными эльфийско-кошачьими именами «Миаугион», «Миаулэ», «Меойта», – все они исчезли бесследно. Однако, помимо их враждебности к псам (а для сюжета взаимная ненависть Хуана и Тевильдо очень важна), очевидно, что обитатели замка – не обычные коты: весьма показателен фрагмент из «Сказания» (стр. 76) касательно «тайны кошачьего рода и заклятия чар, доверенных [коту Тевильдо] Мелько»:
…То были волшебные слова, скрепляющие воедино камни его гнусного замка; при помощи этих чар Тевильдо подчинял своей воле всех котов и кошек, наделяя их злобным могуществом превыше того, что отпущено им природой; ибо давно уже говорилось, будто Тевильдо – злобный дух в обличье зверя.
Любопытно также отметить в этом фрагменте, равно как и в других местах, как отдельные аспекты и события исходного сказания порою возникают снова, но в совершенно ином качестве, проистекая из радикально изменившейся повествовательной концепции. В первоначальном «Сказании» Хуан принудил Тевильдо выдать заклятия чар, и, как только Тинувиэль произнесла волшебные слова, «замок Тевильдо содрогнулся, и оттуда хлынули сонмища его обитателей» (то есть сонмища котов и кошек). В «Квенте Нолдоринва» (стр. 146), когда Хуан одолел страшного Некроманта Ту, чародея в обличье волколака, на острове Тол-ин-Гаурхот, пес «отвоевал у него ключи и заклинания, скрепляющие зачарованные стены и башни. Так была разрушена крепость, и низверглись башни, и вскрылись подземелья. Многие узники обрели свободу…»
Но здесь мы переходим к ключевому изменению в истории Берена и Лутиэн – при объединении ее с совершенно отдельной легендой о Нарготронде. Поклявшись Барахиру, отцу Берена, в вечной дружбе и пообещав помощь в час нужды, Фелагунд, основатель Нарготронда, оказался вовлечен в поход Берена за Сильмарилем (стр. 129 и далее); и здесь возникает сюжет об эльфах Нарготронда, которые, будучи переодеты орками, были захвачены Ту и сгинули в жутких темницах крепости Тол-ин-Гаурхот. В событиях похода за Сильмарилем поучаствовали также Келегорм и Куруфин, сыновья Феанора, забравшие в Нарготронде немалую власть, – поскольку Феаноринги некогда принесли гибельную клятву мстить любому, кто «завладеет Сильмарилем, или захватит его, или сохранит против их воли». В интриги и честолюбивые замыслы Келегорма и Куруфина была втянута и Лутиэн (стр. 164–165: братья держали ее в плену в Нарготронде, а Хуан вернул ей свободу.
Остается рассмотреть еще один аспект истории, – собственно говоря, ее финал, – как мне кажется, чрезвычайно важный для автора. Самая ранняя отсылка к судьбам Берена и Лутиэн после того, как Берен погиб во время охоты за Кархаротом, содержится в «Сказании о Тинувиэли»; но на тот момент и Берен, и Лутиэн были эльфами. Там говорилось (стр. 96–97):
«Тинувиэль, сломленная горем, и не видя более в мире ни утешения, ни света, не мешкая, последовала за ним по тем темным тропам, что каждому суждено пройти в одиночестве. И вот красота ее и нежная прелесть тронули даже холодное сердце Мандоса, так, что он позволил ей вновь увести Берена в мир живых; подобного не случалось с тех пор ни с человеком, ни с эльфом. <…> Однако вот что сказал Мандос этим двоим: «Ло, о эльфы, не к жизни, исполненной безмятежной радости, отсылаю я вас, ибо в мире, где обитает злобный сердцем Мелько, более не существует она; узнайте же, что станете вы смертными, подобно людям; когда же вы вновь вернетесь сюда, это будет навечно…»
Из данного отрывка со всей очевидностью явствует, что история Берена и Лутиэн имела продолжение в Средиземье («ибо славные деяния довелось им свершить впоследствии, и немало преданий сложено о том»), однако здесь говорится только, что эти двое названы и-Куильвартон, то есть Умершие, что Живы; и что «стали они могучими фэйри в краях к северу от Сириона».
В еще одном из «Утраченных сказаний», «О пришествии Валар», подробно рассказывается о тех, кто приходил в Мандос (так называют чертоги и одновременно Бога, подлинное имя которого – Вэ):
Туда в последующие дни отправлялись эльфы всех родов, кои по несчастью погибли от оружия либо умерли от горя по убитым, – только так могут умереть эльдар, и то лишь на время. Там Мандос объявлял им приговор, и там ждали они во тьме, грезя о былых своих деяниях, пока не настанет назначенный Мандосом час и не смогут они возродиться в собственных детях и вновь выйти в мир к смеху и песням.
С этим фрагментом можно сравнить обособленный отрывок из «Лэ о Лейтиан», приведенный на стр. 232, касательно «Края Утрат, где дни Умершие влачат»: