Но на его пути, словно живая гора, вырос Фтанг. Он отбросил в сторону очередного растерзанного воина и повернулся к Саше. На его лице играла глупая, но злорадная улыбка.
[Фтанг]
— А в этот раз не горит! — задорно крикнул Фтанг через плечо, ткнув пальцем в барона. — Почему? — спросил он, обращаясь к Александру, будто бы пытаясь найти ответ.
Александр молчал.
— Отвечай! — недовольно крикнул Фтанг, одной оплеухой свернув шею нападавшему солдату. Саша не успел понять кто это был: ордынец или едва живой солдат их новоиспеченной империи. В этой суматохе, посреди которой они увязли, в принципе тяжело было ориентироваться.
— Гррр, — прорычал Фтанг и копнул ногой, словно бык. — Отвечаааай!!! — гаркнул он и кинулся на барона.
Завязался неравный бой. Саша был быстр, ловок. Он уворачивался, отскакивал, стрелял из своих самострелов. Болты впивались в толстую шкуру Фтанга, но не причиняли ему серьезного вреда, лишь вызывая раздраженный рев. А великан… он был не просто силен. Он был на удивление быстр для своих габаритов. Его удары, тяжелые, как удары тарана, свистели в воздухе, заставляя Сашу отступать, уходить в глухую оборону.
Если бы не бойня вокруг, Саша бы предположил, что он снова находится в институте и сражается на боксерском ринге против парня, который был тяжелее него не на дивизион, а, скажем, Саша был в суперлегком, а Фтанг — супертяжелом.
— Раздавлюююю! — ревел Фтанг, его голос был подобен грому. Он с легкостью подхватил одного из своих же, подвернувшегося под руку дикаря, и швырнул его в Сашу, как метательный снаряд.
Саша отскочил в сторону, несчастный кочевник с глухим стуком врезался в скалу. Саша не терял времени даром. На бегу, почти не целясь, он вскидывал свои самострелы. Щелк! Болт впился в могучее плечо Фтанга. Великан лишь поморщился, словно от укуса комара, и выдернул болт, даже не заметив кровоточащей раны.
Еще выстрел! На этот раз в ногу. Фтанг взревел от ярости, но даже не захромал, продолжая переть напролом.
Саша понял — обычными болтами этого монстра не остановить. Нужно было что-то другое. Он петлял, уворачивался, используя хаос битвы в своих интересах. Он нырял за спины дерущихся дикарей, заставляя Фтанга промахиваться и попадать по своим же. Он перекатывался под ногами, стреляя в самые уязвимые, как ему казалось, места — в колени, в шею, но толстая шкура и мощные мышцы великана были лучшей броней.
— Стой, трус! — ревел Фтанг, наседая все яростнее и яростнее. Он уже не просто пытался ударить Сашу — он крушил все вокруг. Он вырвал из земли молодой дубок с корнями и, как дубиной, начал размахивать им, сметая и своих, и чужих.
Саша отступал, уходя в глухую оборону, пытаясь найти хоть какую-то возможность для решающего удара. Он понимал, что долго так продолжаться не может. Он выматывался, а Фтанг, казалось, только входил во вкус. Его ярость лишь росла, подпитываемая каждой неудачной атакой.
И в один момент Саша допустил ошибку. Он оступился на скользком от крови камне, потеряв равновесие на долю секунды. И этой доли секунды Фтангу хватило.
Он отбросил в сторону свой импровизированный «дубок» и нанес удар. Прямой, быстрый, как удар молнии. Сокрушительный удар кулаком, похожий на удар бронепоезда, ехавшего на всех парах, врезался Саше прямо в грудь.
Мир взорвался болью и искрами. Он почувствовал, как с сухим, тошнотворным хрустом ломаются ребра, как воздух с силой вышибает из легких. Он отлетел на несколько метров, словно тряпичная кукла, ударился спиной о скалу и рухнул на землю, задыхаясь, теряя сознание. Из него вылетел дух.
Боль. Унижение от собственного бессилия. Ярость. Ярость на этого тупого гиганта, на К’тула, на весь этот жестокий, несправедливый мир. Ярость на себя — за то, что не смог, не рассчитал, подвел своих людей, которые сейчас гибли, защищая его и его идеи.
Все эти чувства смешались в один огненный, кипящий котел в его душе. И этот котел взорвался.
Саша снова воспламенился. Но на этот раз это было не то неуправляемое, почти случайное пламя, что поглотило Цепеша. Нет. Это была чистая, концентрированная, осознанная ярость.
Огонь, яркий и яростный, охватил его тело, но не сжигал, а давал силу. Он чувствовал, как боль отступает, как в мышцы вливается неведомая, первобытная мощь. Он осознанно впустил в себя эту силу, но одновременно чувствовал, как она начинает поглощать его разум, его человечность, оставляя лишь одно — жажду разрушения.
Он поднялся. Медленно. И посмотрел на Фтанга. В его глазах теперь тоже горел огонь. Чистый, белый и жаждущий разрушения.
Впервые в жизни Фтанг ощутил что-то странное. Что-то, что, наверное, было его чувством самосохранения, которое не тревожило его с самого детства. С того самого дня, когда он свалился в котелок с каким-то магическим варевом.
И именно поэтому он отмахнулся от этого чувства, как от гнуса.
[Александр Кулибин]
Боль ушла. Так же внезапно, как и пришла. Вместо нее пришло тепло. Не просто тепло, а жар. Всепоглощающий, пьянящий жар, который рождался где-то в глубине моей груди, там, где только что хрустели ребра, и стремительно разливался по всему телу. Он не обжигал, нет. Он… наполнял. Вливался в каждую мышцу, в каждое сухожилие, заставляя их гудеть от переизбытка силы.
Я поднялся на ноги. Мир вокруг был другим. Цвета стали ярче, мир — медленнее. Лязг стали, крики, рев орды — все это отступило на второй план, превратившись в фоновый шум. Я видел только его. Фтанга. Эту гору мяса и тупой ярости, которая посмела меня ударить, посмела меня унизить, посмела угрожать моим людям.
Он должен умереть.
Мысль была не моей. Она родилась не в моем инженерном, привыкшем к расчетам и логике, разуме. Она пришла извне, или, вернее, изнутри, из той первобытной, огненной сути, что теперь проснулась во мне. И я… я не стал ей противиться. Потому что она была правильной. Абсолютно правильной. Он действительно должен был умереть. Здесь и сейчас. За все.
Я видел, как тупая, самодовольная улыбка медленно сползает с его лица, уступая место недоумению. Он смотрел не на меня. Он смотрел на то, во что я превратился. На пылающий силуэт, на огонь, пляшущий в моих глазах.
— Что… — прохрипел он, инстинктивно делая шаг назад. — Что