В одном из сараев я обнаруживаю коров – каждая в своем стойле с довольным видом жует сено. Ладно, не ядерная физика. Разберусь! Взять ведро, найти вымя и подоить корову. Делов-то!
Я встаю перед Мабель (по крайней мере, так написано на ее бирке) и засучиваю рукава.
– Привет! – говорю я, присаживаясь на табуретку рядом с ней. – Меня зовут Лена, и сегодня я… доярка.
Я подаюсь вперед, и Мабель издает протяжное недовольное мычание.
– Да, понимаю, нам обеим непривычно.
Чувствую себя гинекологом, обследующим пациентку.
– Итак, – сообщаю я корове, – начинаем!
Берусь за один из ее… сосков? Я еще ни разу не доила корову. У меня даже телефона нет, чтобы посмотреть подсказку в интернете.
– Тихо-тихо, – приговариваю я, видя, что Мабель начинает волноваться. – Я просто вот так потяну, аккуратненько, а потом…
Мабель толкается, и я падаю лицом в сено.
– Послушай, – уговариваю я, вынимая из волос травинки. – Знаю, ты не в восторге. Поверь, я тоже.
Я всматриваюсь в ее огромные карие глаза.
– Но мне нужно, чтобы ты помогла!
Осторожно сажусь на табуретку.
– Давай договоримся. Ты пару минут стоишь спокойно, а я побыстрее оставлю тебя в покое. И после этого мы больше не увидимся. Пойдет? – Я киваю себе. – Пойдет.
Ставлю ведро на место и вновь принимаюсь за работу. Мабель держит слово, зато я умудряюсь брызнуть молоком себе в левый глаз.
– Не так уж плохо, а? – смеюсь я, вытирая лицо рукавом.
Мабель отвечает мне мычанием, словно бы говоря: «А то!»
– Ты же понимаешь, что я волнуюсь, да? – бормочу я.
Надо сделать непроницаемое лицо. В памяти всплывает песня Леди Гаги, и я начинаю тихонько мурлыкать куплет за куплетом себе под нос. Видимо, Мабель обожает поп-музыку: к концу песни ведро почти полное. И на меня вдруг накатывает странное чувство облегчения и радости оттого, что я справилась. Может, я и городская девчонка, которая работает в крупной американской корпорации, но и корову подоить смогла!
Следующие шесть коров далеко не так сговорчивы, как Мабель, и все же я справляюсь с задачей и переливаю молоко в охладитель[24], который стоит рядом. Теперь надо идти к цыплятам, вот только я не имею ни малейшего понятия, что от меня требуется. К счастью, доить их не нужно. Тогда что с ними делать?
Заглядываю в курятник – среди его обитателей начинается переполох и кудахтанье. Яйца? Здесь только кучки свежего помета. К горлу подкатывает тошнота, но в следующий миг я замечаю двух женщин, которые машут мне из-за забора на дальней стороне пастбища. Их внезапное появление придает мне сил справиться с собой – или хотя бы сделать вид, будто все хорошо.
– Привет! – кричу я.
Подперев лопатой дверцу курятника, я подхожу к забору, из-за которого мне улыбаются две женщины в комбинезонах, лет за пятьдесят. И тут вспоминаю, что утром Натан дал мне семена тыквы. Это, наверное, и есть соседки Барб и Баббс, которые выращивают латук.
– Привет, солнышко! – здоровается та, что повыше ростом, с коротко остриженными седеющими волосами. – Погожий сегодня денек. Правда, похолодало, но для латука самое оно. Верно говорю, Баббс?
Вторая соседка кивает. На ней джинсовый комбинезон и байковая рубашка. Баббс с гордостью показывает мне плетеную корзину, полную зелени.
– У нас первый урожай. Как раз для салата, который мы вечером принесем.
Я лезу в карман.
– А у меня для вас семена. От Натана.
– Отлично! – радуется Баббс.
Барб стоит, скрестив руки на груди, явно не в восторге от этой затеи.
– Баббс взбрело в голову сделать в этом году грядку с тыквами для местных ребятишек. Знаешь, для конкурсов типа «сделай стог сена», «вылови яблоки ртом». Я ей все твержу, что не надо экспериментов, мы выращиваем латук. Но ты ж понимаешь: против сестры не попрешь!
– Точно, – улыбаюсь я. Они мне уже нравятся.
– Кстати, – заговорщически понижает голос Барб, – ты как, готова к вечеру?
– К вечеру?
Сестры обмениваются понимающими взглядами.
– Ну, ты ведь впервые увидишь ребенка Фрэнки.
Ребенка… Фрэнки?! Я чуть не падаю, услышав эти слова. Моя лучшая подруга стала матерью? Та самая, которая ни разу даже не заговаривала о детях? Для которой работа в некоммерческой организации значила так много, что в прошлом году она поехала в офис, а не домой праздновать день рождения мужа? И это факты! Даже если Фрэнки и правда родила, с какой стати эти женщины смотрят на меня так, будто я хрустальная ваза и вот-вот разобьюсь? Я, конечно, удивлена новостью, но почему я должна испытывать за подругу что-либо, кроме радости?
– Знаю, детка, тебе было нелегко, – добавляет Баббс, – учитывая, через что ты прошла.
– Она справится! – влезает Барб. – А малышка полюбит тетю Лену!
У Фрэнки девочка? Я выдавливаю улыбку, не зная, что сказать от изумления.
Неловкую тишину нарушает Баббс.
– Я тебе никогда не рассказывала, что нам пришлось пережить, – начинает она, улыбнувшись сестре. – И я, и Барб хотели заниматься органическим земледелием. Обе надрывались на своих работах в городе, а грезили о ферме. Мы не подозревали, что каждая из нас втайне подала заявку на государственный грант для фермы в округе Ланкастер. Когда Барб сообщила, что ее заявку одобрили, я почувствовала себя уязвленной в самое сердце. Я очень люблю свою сестру и должна бы за нее радоваться. Однако скажу откровенно: ее победа делала мое поражение еще горше. А потом я заставила себя взглянуть на картину шире.
Баббс с гордостью оглядывает свои угодья.
– Да, я не выиграла в конкурсе. Но нет худа без добра. Во-первых, я получила по носу, и заслуженно, кстати, а во-вторых, увидела, что иногда неудачи оборачиваются большим счастьем! Выигранный сестрой грант подарил нам новую чудесную жизнь, просто тогда я по глупости этого не понимала.
Барб кивает.
– Наверное, ты испытываешь нечто подобное, солнышко, – добавляет она. – Вот увидишь: из сорняков могут вырасти цветы.
– Я в порядке, – с нервным смешком уверяю я. – Правда. Я ужасно рада за Фрэнки и Кристиана. Честное слово, материнство меня вообще не привлекает.
Баббс и Барб удивленно переглядываются.
– Серьезно. Подгузники! Фу!
– Ну ладно, – подает голос