В бурятском колхозе подвернул к конторе правления. Двери ее были распахнуты настежь, но на своем месте сидел лишь Жамьян Баиртуев. Вытирая платком лоснящееся от пота лицо, он гонял костяшки счетов. Из-под стола торчала его деревянная нога с резиновым пятаком на конце.
– Как живем-можем, Жамьян Баиртуевич?
Жамьян приподнял счеты, сгоняя костяшки в одну сторону.
– Живем…
И в тусклом тоне, каким было сказано это слово, и во взгляде Жамьяна угадывалось недоумение: «Чего тут спрашивать?» И нежелание говорить «про жизнь». После смерти его жены прошло больше года. Кажется, пора бы…
– Где Сергей Дашиевич?
– Обедает… – Ладонь Жамьяна прокатилась по счетам, и костяшки наперегонки закрутились, заскользили по спицам.
Из пузатого графина Дмитрий Давыдович налил в стакан воды, она была теплой. Сделав два глотка, распахнул окно и выплеснул ее на улицу.
– Жамьян Баиртуевич, я давно хотел поговорить с тобой… Ты член партии, фронтовик… На тебя люди должны равняться. Понимаешь ты это?
– Понимаю…
Нет, прошибить его не так-то просто. И эта жарища. Взмокший подворотничок гимнастерки липнет к шее. Сдался:
– Отложим разговор до другого раза. Но ты учти!
Последние слова против воли прозвучали резко, предостерегающе.
Улица была пустынна. Темные бревна домов казались обуглившимися от жары. Лопоухая дворняга председателя выскочила ему навстречу, гавкнула, но или сомлев от этого усилия, или узнав гостя, тут же убралась в тень, легла, высунув язык. Сергей Дашиевич вышел из приземистого летника, крытого толстой лиственничной корой, взял повод из рук Дмитрия Давыдовича и отвел Вороного на задний двор. Возвратился он не спеша, ковыряя спичкой в зубах, благодушно улыбаясь. На нем была белая рубаха, просторная в плечах и явно тесноватая в животе, на босых ногах – домашние тапочки.
– Мы как раз обедаем… заходите, – Сергей Дашиевич неловко перегнулся через собственное пузо и шагнул в низенькую дверь летника.
– Есть я не хочу. А вот попить водички…
Следом за Сергеем Дашиевичем он переступил порог. В летнике стоял прохладный полумрак. Посредине, на земляном полу, высилась печь с вмазанным в нее котлом, в одном углу стояла кровать, в другом – стол и посудный шкафчик. За столом сидела Вера. Белокурые волосы ее были заплетены в две косички. Большие голубые глаза смотрели на гостя со спокойным любопытством. Девочку Дмитрий Давыдович видел вскоре после того, как Сергей Дашиевич удочерил ее. Сейчас, встретив Веру на улице, вряд ли бы узнал. Она подросла, округлилась, шея ее уже не казалась слишком тонкой и длинной, а главное – взгляд стал другим, из него ушло недетское беспокойство.
– Чай пить будешь? – спросил Сергей Дашиевич.
– Горячий – нет, – Дмитрий Давыдович сел не к столу, а на широкую лавку у порога.
Сергей Дашиевич что-то тихо сказал Вере. Она сполоснула большую алюминиевую кружку и вышла. Возвратилась, подала кружку Дмитрию Давыдовичу. Она была наполнена холодной, мутновато-зеленой молочной сывороткой, кисловато-сладкой на вкус. Бока кружки сразу же запотели и приятно холодили пальцы.
– Где ваша жена?
– В больнице. – Сергей Дашиевич освободил край стола от посуды, положил на него кисет и газетную бумагу. – Вдвоем с Верой хозяйничаем.
– Почему суп не доел? – девочка строго свела светленькие брови.
– Наелся, дочка.
– Не наелся, я знаю.
Сергей Дашиевич стал что-то говорить ей по-бурятски. Вера отвечала ему тоже на бурятском языке. Видно было: она с ним не соглашается. Но он продолжал ей что-то внушать, и Вера, проговорив по-русски «ладно», принялась убирать со стола.
– Быстро она научилась! – удивился Дмитрий Давыдович.
– Не научилась… Это ее родной язык. Пока жила без нас, забыла. И теперь все понемногу вспоминает. Так я говорю, Вера?
Все это Сергей Дашиевич сказал серьезно, без улыбки, и Дмитрий Давыдович подумал, что он, возможно, сам верит в то, что говорит. Странно все-таки устроен человек: сам что-то выдумает и сам же верит в выдуманное. В большом и малом. Хорошо это или плохо? Видимо, скорее плохо. Суровая реальность не терпит ничего поддельного.
– Сколько гектаров сена скосили вчера? – спросил он, отвлекаясь от этих малозначащих мыслей.
– Тут дело такое… – Сергей Дашиевич принялся разминать в кисете табачные листья – они сухо потрескивали. – Вчера мы не косили.
– А позавчера?
– И позавчера… Косьбу еще не начали.
– Вот это да-а! – Дмитрий Давыдович был поражен и тем, что услышал, и невозмутимостью председателя. – Вы понимаете, что говорите? Вы были на совещании, где мы обговаривали вопросы заготовки кормов?
– Был, Дмитрий Давыдович, сам знаешь, что был.
– Вы что же, не поняли, что сроки начала косьбы имеют силу закона для всех?
– Понять-то понял… Но вернулся домой, проехал по лугам, посмотрел, подумал…
– Чем заняты ваши люди? – перебил его Дмитрий Давыдович.
– Отдыхают…
– «Отдыхают»! И вы тоже… – Дмитрий Давыдович в упор глянул на председателя: белая с открытым воротником рубаха, тапочки на ногах – возмутительно домашний вид, благодушие на широком лице, довольный собой человек. – Вы тоже прохлаждаетесь?
– Я тоже… – Сергей Дашиевич приостановился и, чтобы было понятно – поправляет Дмитрия Давыдовича, договорил:
– Отдыхаю.
Это уже было похоже на вызов. Сыскался еще один, возжаждавший передышки. И кто? Один из самых, казалось бы, надежных и неутомимых. Если бы этот разговор происходил не здесь, а в другом месте, он бы протекал иначе. Здесь же и кружка с запотевшими боками, и девочка, осторожно протирающая посуду и поглядывающая на него, – все сдавливало его гнев.
– Этот отдых вам дорого обойдется!
– Без отдыха только трактор может работать, – Сергей Дашиевич беспечно засмеялся. – Но дело не только в этом. Сушь стоит с каких пор. Трава вот такая, – он поднял руку над столом на полтора вершка. – Такую валить – себя грабить. Подождать надо. Косьбу так рано никогда не начинали.
– Послушайте… Вы за кого меня принимаете? Трава подрастет или нет – неизвестно. А вот время вы преступно упускаете.
– Э-э, время – что наша Бормотуха, всегда течет. Но по-разному. Вода бывает полая, с шугой бежит, подо льдом шумит, а сейчас она теплая, ребятишки в ней купаются…
– Почему же вы отмолчались на совещании?
– А зачем говорить, Дмитрий Давыдович? Сверху директива – вам, вы ее – нам. А разговоры… –