Берег перед художником заканчивается странным нагромождением земли или песка; с задней стороны к нему пришвартованы три судна с мачтами. Мерцание огней и раздельность мазков маскируют строгую конструкцию картины. Композицией, разделенной по горизонтали на две равные части линией горизонта, управляет игра диагоналей между насыпью на берегу и россыпью звезд на небе – взгляд зрителя направляется к центру полотна.
В это же время Ван Гог создает еще одно полотно – «Ночная терраса кафе», где главным действующим лицом вновь выступает ночное небо. Картина интересна тем, что ни одной капли черной краски на изображение ночного пейзажа не потрачено. С 1889 г. «Звездная ночь над Роной» без всякого успеха выставлялась в парижском Салоне независимых.
Neermore
«Не знаю, может, я ошибаюсь, но, по-моему, это хорошая вещь. Я хотел простым ню передать некую варварскую роскошь иных времен. Все тонет в нарочито мрачных и печальных тонах».
1897
В этом письме, отправленном Гогеном его другу Даниэлю де Монфрейду 14 февраля 1897 г. с Таити, важно каждое слово. «Варварская роскошь», пишет художник, – но «иных времен»! «Простое ню», но краски «нарочито» меланхолические. А ведь Гоген еще и оправдывает английское Nevermore («Никогда больше»), служащее рефреном в стихотворении Эдгара По «Ворон»: вот откуда неуместная на первый взгляд фигура этой птицы на заднем плане. Ворон, согласно художнику, «птица дьявола, которая всегда настороже».
Ворон. Иллюстрация Эдуара Мане к стихотворению Эдгара По в переводе Малларме
Обнаженная натура
Итак, «простое ню». Композиция да и вытянутая форма определены как будто единственным желанием – изобразить обнаженную таитянку, лежащую на кровати. Она занимает весь первый план, и нет никакого сомнения, что художник писал это ню очень тщательно с модели – вахине (молодой таитянской женщины) по имени Пахура, которая, как полагают, в то время жила с ним. Лицо женщины написано как портрет. Анатомически все выполнено точно – и широкие бедра, и утолщения в местах суставов, и моделировка плеча и живота. Маленькими мазками и тонкой нюансировкой тонов охры и бистра художник придает объемам плотность и телесность. Все округлости и изгибы тела обрисованы контуром, как любит Гоген, но трактовка деталей не принесена в жертву стилизации и упрощению.
Потерянный рай
Как понять странности картины: присутствие обнаженной женщины, лежащей на кровати в комнате, за которой открывается пейзаж и небо? Зачем тут две беседующие фигуры на заднем плане? Что означают цветочный декор и ворон в темно-синих и зеленых тонах? Декоративные и символические элементы делятся на две группы: одни напоминают о «варварской роскоши», другие говорят, что эти «варварские» времена прошли. К первой категории относятся ткани в цветочек, желтая подушка и орнаментальные мотивы в виде гирлянд по обе стороны проема стены. Цветы, пальметты и тыквы вписаны в прямоугольники с коричневым, зеленым или тускло-красным фоном. Их змеевидные сплетения вторят очертаниям женского тела. Симметричный изгиб того, что кажется изголовьем кровати в правой части холста, усиливает ощущение мягкой округлости, доминирующее на переднем плане.
И всю эту согласованность Гоген намеренно разрушает, вводя двух загадочных персонажей и птицу. Символика странной пары становится ясной благодаря двум другим полотнам того же времени: «Te arii vahine (Жена короля)» и «Откуда мы пришли? Кто мы? Куда мы идем?». Говоря о полотне «Жена короля», где позади обнаженной женщины также возникают две неясные фигуры, Гоген утверждал, что это «два старика (которые) спорят от древе познания». Важное признание: значит, эти двое воплощают познание, но познание дьявольское, уничтожающее невинность, – злокозненную науку змея, который, спустившись с древа познания, соблазнил Еву. Так же дело обстоит и в картине Nevermore, разве что Гоген превратил фигуры двух стариков в две женские фигуры, закутанные в длинные одеяния. О чем бы ни шла их беседа, она губит невинность и безмятежность спящей перед ними Евы. Если, конечно, наша Ева уже не соблазнена, как Жена короля, эта таитянская Олимпия, не менее порочная и провоцирующая, чем написанная Мане бесстыжая куртизанка.
Nevermore («Никогда больше»)
1897 г. Холст, масло, 60,5 × 116 см.
Лондон, Институт Курто
Примитивизм – миф!
Гоген, мнимый дикарь. Будучи первым западным художником, покинувшим Европу и поселившимся в тропиках, Поль Гоген долгое время считался кем-то вроде «дикаря» в современном искусстве. Его работы опровергают эту легенду, возникновению которой он сам способствовал заботой о своеобразии и жаждой провокации.
Влияние колонизации. Оказавшись на Таити в 1891 г., художник сразу понял, что эта французская колония больше похожа на какую-нибудь супрефектуру в метрополии, чем на девственную землю. Администрация и клирики за полстолетия насадили там свои обычаи и свою мораль: прежде всего туземцам запретили ходить нагишом и отправлять свои древние культы. Гогену оставалось только одно: для того чтобы представить себе Таити былых времен, он обратился к описаниям тогдашних путешественников и принялся изучать редкие этнографические коллекции. Самые «примитивные» на вид картины Гогена – чистая фантазия, а его скульптуры в самобытном стиле искусства Океании – реконструкции в археологическом смысле слова.
Кстати, о вороне
При чем тут Мане? Дело в том, что ворон Гогена непосредственно восходит к ворону, которого в 1875 г. литографировал Мане, иллюстрируя французский перевод стихотворения Эдгара По. Картина Гогена называется Nevermore – так звучит мрачный рефрен «Ворона». И Мане оказался одним из немногих, кто еще в конце 1870-х гг. признал талант художника. Наконец, переводчиком По на французский язык был Стефан Малларме, еще один защитник Гогена; в 1891 г. художник отблагодарил его за помощь портретом с вороном на плече. Есть все основания заключить, что главные смыслы в работе Гогена почерпнуты из этих источников и отсылают к ним. Как и ворон По, птица французского художника символизирует зло, врага, дьявола-соблазнителя.
Конец первобытности
Чем же является это необычное полотно? Разумеется, это ню туземки, но еще и образ воплощенного искушения. Женщина из тропиков потеряла невинность, ее нагота перестала быть естественной, во взгляде больше нет наивности, улыбка выражает уже не только нежность. Эта таитянка демонстрирует себя, а за ней наблюдают существа, символизирующие зло.
Если это Ева, то Ева, изгнанная из рая. «Варварская роскошь» принадлежит «иным временам», цвета «мрачные» и «печальные», потому что печален и мрачен Таити 1895 г. Вместо дикарей, которых рассчитывал увидеть художник, он увидел туземцев, перевоспитанных в духе европейской морали, т. е. потерявших естественность и наивность, ставших жертвами цивилизации, получивших религию миссионеров, узнавших о грехе и искуплении. NEVERMORE