«Когда поломка мотора заставила пилота пойти на вынужденную посадку в Сталинграде, Гарриман оказался в чистом поле под мрачным небом, в округе ни одного здания. Даже мастерские и контрольный пункт аэродрома были врыты в замерзшую землю. Встреча на аэродроме была столь же ледяной, как и погода. Стоило Гарриману, разминавшему ноги, отойти от самолета, как вооруженный часовой заставил его вернуться. Узнав, что починка мотора займет день, Гарриман пришел в отчаяние. Но тут подкатила вереница разболтанных машин, очевидно отобранных у недавних германских захватчиков. Нежданных гостей приехал приветствовать мэр Сталинграда с белым комитетом.
Обледеневшими дорогами, изрытыми воронками, всю группу доставили в единственное уцелевшее в городе здание. Там размещался партийный комитет. Был подан ленч (черный хлеб, сыр, сосиски, все смоченное водкой в обильных количествах). Затем мэр гордо показал гостям планы нового города, составленные архитекторами, который надлежало построить на руинах разрушенного, и повез гостей по полю сражения. Они увидели высокий памятник, уже сооруженный на берегах Волги, в память павшим в Сталинграде и побывали в подвале, где помещался штаб сдавшегося фельдмаршала Паулюса.
Оба генерала, Дин и Мартел[15], в жизни не видели всеобщего разрушения сталинградских масштабов. Насколько доставал глаз, улицы и площади, дома и магазины были сровнены с землей, не осталось ничего – пустыня битого кирпича и камня, выжившие ютились в землянках. Отцы города тем не менее раскопали достаточно еды и питья, включая шампанское для обеда, затянувшегося с конца дня до после полуночи. По-русски и по-английски произносились тосты, как на банкете в Кремле. Но то была в высшей степени неофициальная встреча, с песнями, военными рассказами и танцами, с которой не мог сравниться ни один официальный прием. Официантки отложили подносы и танцевали. Болен, припомнив свои холостяцкие дни мелкого чиновника в американском посольстве в Москве, пел популярные русские песни тридцатых годов. Гарриман сгибался под грузом даров – трофеев Сталинградской битвы: немецких пистолетов, часов и сабель. Посол пребывал «в приподнятом настроении, – припоминал генерал Дин. – Это проявилось в том, что он попросил меня спеть. Было поздно, я смертельно устал. Я спел «Покажи мне дорогу домой». Посол[16] сэр Арчибальд Кларк Керр сказал мне, что он никогда не слышал, чтобы эта песня исполнялась с таким чувством».
А теперь о том же пребывании в Сталинграде словами книги «Свидетель истории 1929–1969» Ч. Болена:
«Пока пилот и механики чинили двигатель, нас отвезли в помещение партийного комитета, единственное здание, восстановленное в разрушенном городе. Там был подан роскошный ленч с большим количеством водки… В Советском Союзе, хотя во многих случаях безразличны к тому, что говорится о них в мировой печати, тем не менее чувствительны ко всему, что показывает их нецивилизованность. После ленча стало известно, что ремонт двигателя затягивается и нам предстоит провести ночь в Сталинграде. Наши хозяева организовали поездку по полю сражения, которое, должен признаться, я плохо помню. Я только помню, что глава английской военной миссии в Москве генерал-лейтенант Гефферд Мартел, который был среди нас и прочувствовал водку, заикаясь, комментировал: «На Ипре было еще хуже». Нет необходимости добавлять, что он был ветераном битвы на Ипре во Франции в первую мировую войну.
Мы вернулись в помещение партийного комитета, где провели ночь, и обнаружили, что русские со своим обычным гостеприимством устроили большой банкет. Он затянулся до поздней ночи, и последнее, что я помню, я пел русскую песню о Стеньке Разине, забавляя русских и, возможно, просвещая американцев. В песне повествовалось о казаке, герое крестьянского восстания семнадцатого столетия, который бросил свою подружку-персиянку в Волгу. Когда я ложился спать, старушка с лицом, как печеное яблоко, помогала мне раздеться. Конечно, я нуждался в помощи, но я как мог сопротивлялся. «Не беспокойтесь, молодой человек, – залепетала она по-русски, – мы всегда так поступаем с господами». Очевидно, она припомнила дореволюционные годы».
Последствия тогдашнего состояния наложили отпечаток на книгу Болена, вышедшую ровно через тридцать лет после описываемых событий. Переоборудованный бомбардировщик Б-24, в котором следовали дипломаты, превратился у Ч. Болена в самолет несхожей модели Б-25, а достопамятный «осмотр» в Сталинграде он перенес с правильного гарримановского 18 ноября на 21 ноября. Но какой спрос с «господ», обладающих избирательной памятью. Дочь американского посла, политиканствующая девица Катлин Гарриман, примерно в те дни сообщала из Москвы своей матери и сестре в США: «Учу русский. Между прочим, русские зовут меня «Гаспадина Гарриман». Звучит, как будто прочищает глотку старик».[17]
Мемуары двух послов США в СССР в разное время, Гарримана и Болена, говорят сами за себя, и комментарии, по всей видимости, усложнили бы бесхитростное изложение. Единственное, что стоит отметить: русские гостеприимны и хлебосольны, но радушным хозяевам, выставляющим иной раз на стол последнее, никогда не приходит в голову, что гости из зарубежья понимают это как приглашение упиться до бесчувствия. В наших глазах это, конечно, говоря словами Болена, не признак «цивилизованного» человека и было втройне омерзительно на залитой кровью героев святой сталинградской земле.
В конце ноября 1944 года на пути в Москву глава временного правительства Французской Республики генерал де Голль прибыл в Баку. Погода стояла плохая, и генерал отправился в Москву специальным поездом, который на несколько часов заехал в Сталинград. В официальном сообщении ТАСС отмечалось: «С вокзала генерал де Голль проследовал в облисполком, где от имени французского народа передал Сталинграду мемориальную доску». При этом он произнес краткую речь, в которой, в частности, сказал: «Я хочу воздать должное Сталинграду и отметить тот урок, который он нам дает. Сталинград является не только символом побед, он является прекрасным уроком того, что могут сделать союзники, объединившиеся вместе против ненавистной Германии. Никогда в дальнейшем Германия не сможет снова поднять оружие против демократических стран». Генерал де Голль, заканчивалось сообщение ТАСС, «осмотрел затем достопримечательности города и посетил Сталинградский тракторный завод. Позднее генералу де Голлю был показан фильм «Сталинград».
На приеме в Москве любознательный западный корреспондент попросил де Голля поделиться своими впечатлениями о Сталинграде. «А, Сталинград, – сказал генерал, – да, народ могучий, великий народ». Корреспондент согласился: «Конечно, русские…» Де Голль раздраженно прервал его: «Я говорю не о русских, а о немцах. Как они сумели зайти так далеко!» Вот так!
Всемирно-историческое значение Сталинградского сражения вышло далеко за рамки войны. Об этом знаем мы, люди Страны Советов; этого не могут не признать и те, кто отнюдь не замечен в симпатиях к коммунизму, но по профессиональным или по служебно-ведомственным соображениям заинтересован в адекватно-правильном отражении современных тенденций развития мира.
Один из крупнейших английских историков XX столетия, профессор Джоффри Барраклоу, приложил особые усилия к созданию философии истории Запада. Попытавшись расставить вехи по важнейшим событиям нашего времени, он обнаружил, что среди них первое место занял Сталинград. В 1955 году Барраклоу выпустил книгу «История в изменяющемся мире», которая неоднократно переиздавалась и признана на Западе глубоким философским трактатом. Изложение в нем открывается выстраданным и взвешенным автором суждением:
«Для меня русская победа под Сталинградом сделала настоятельно необходимым полный пересмотр всей истории Европы. С величайшим замешательством я осознал, что три года исследовательской работы в английских и два года в германском университетах оставили меня практически невеждой в отношении истории стран Восточной Европы… и с еще большим замешательством я понял, что многие годы умудрялся учить истории (и довольно успешно, если судить по результатам экзаменов) немало одаренных студентов, не ощутив необходимости ликвидировать этот зияющий пробел».
Приняв за точку отсчета 1943 год, Барраклоу призвал своих коллег попытаться переосмыслить современный мир в свете того, что взошло в зарницах орудийных залпов русских артиллеристов в заснеженных степях у Волги и Дона. «Во всяком случае, – подчеркнул он, – привычная Европа, Европа наших учебников, Европа Людовика XIV, Наполеона и Бисмарка, мертва и не может воскреснуть, и нам нужно избавиться от иллюзии, что с точки зрения современных проблем есть смысл изучать этих деятелей времен неолита».
На что открыл глаза Сталинград безусловно думающему и способному