– Выходите, – приказала ей Стерхова низким, глухим голосом. – Немедленно.
Румико сделала шаг с усилием, будто отрываясь от стены. Губы ее подрагивали. Руки тряслись так сильно, что на запястье звенело подвесками браслета.
Вельяминов закричал:
– Я говорил тебе! Говорил, что все этим закончится. Разве ты не понимала?! – Он побагровел, голос его срывался. – Во что ты меня втянула?! Я предупреждал!
Румико молчала. Она стояла, как перед казнью – опущенные плечи, взгляд в пол, остекленевшие глаза.
Анна достала телефон и набрала номер Горшкова.
– Вы далеко? – спросила она коротко. – Вернитесь в штаб. Это срочно. – Потом подошла к Румико и взяла за холодный локоть. – Идемте со мной.
Они вышли из номера, оставив за спиной Вельяминова – испуганного, жалкого, пригвожденного весом разоблачения.
Войдя в штабную комнату, Стерхова придвинула стул к своему столу. Румико опустилась на него и застыла. Она не смотрела по сторонам – только в стол, как будто хотела разглядеть, что с ней будет.
Анна вынула из ящика бланк протокола и положила перед собой. Достала диктофон, проверила батарейки. Ее движения были спокойными и уверенными.
Румико побледнела еще сильнее. На лице застыла не растерянность – нет – на ее лице застыло отчаяние, которое приходит с осознанием конца. Она провалилась. Попытки спрятаться, затеряться в перипетиях событий – не сработали. Теперь ей конец.
Стерхова села. Взяла ручку.
В этот момент хлопнула дверь.
– Что случилось?! – сказал Горшков, забегая в комнату.
Остановился, увидел Румико, бланк допроса, диктофон и сразу все понял.
– Гражданка Хирано все это время пряталась в номере Станислава Вельяминова. – Сообщила Анна.
Слово «гражданка» сверкнуло, как заточка – точное, острое. Оно обесценивало личность и сводило к ничтожному статусу. Не «Румико», не «журналистка», а лишь сухая формулировка из уголовного кодекса.
И Румико это чувствовала. Лицо дернуло судорогой. Пришло понимание того, что отныне она подследственная.
Стерхова глянула на Горшкова:
– Веди протокол.
Горшков ничего не сказал, подошел, сел рядом. Придвинул протокол и забрал у нее ручку.
Анна включила диктофон и посмотрела на Румико. Долго. Без выражения. Взгляд ее был твердым, лишенным жалости.
– Назовите свою фамилию, имя, отчество, – сказала она наконец.
– Хирано… Румико. Отчества не имею… – Она сбилась, голос прозвучал слишком тихо.
– Громче, – прикрикнула Стерхова. – Дата рождения, гражданство.
Румико послушно ответила.
– С какой целью прибыли в Светлую Гавань?
– Я… – Она сделала паузу. – Получила редакционное задание написать репортаж о фестивале «Тихоокеанские хроники». И взять интервью у Георгия Воронина.
Румико проговорила это заученно, как повторяют текст, в который больше не верят.
– В вашей редакции об этом задании ничего не знают, – Сказала Анна. – Более того, они сообщили, что вы официально находитесь в отпуске.
Наступила гнетущая пауза.
– Как же так… – пролепетала Румико.
– Не врите, – отрезала Стерхова. – Говорите правду.
Снова тишина. Горшков молча записывал.
Румико закрыла глаза. И вдруг из ее рта вырвался хриплый выдох, как будто внутри нее что-то сломалось.
– Можно… воды?
Горшков молча встал, прошел к мини-бару. Открыл дверцу и достал бутылку с водой. Налил в стакан. Протянул.
Румико взяла стакан обеими руками. Сделала маленький глоток и потом – еще и еще. Как будто не пила, а продлевала себе жизнь.
Пауза затянулась, но Анна терпеливо ждала. Знала, – слова, произнесенные под давлением, ничего не стоят. Надо ждать, когда они вызреют.
– Я не писала статью, – наконец сказала Румико.
– Это я знаю, – спокойно ответила Стерхова. – Теперь назовите реальную причину приезда в Светлую Гавань. Расскажите, почему все это время врали.
– Да-да…
– Вы сами просили Вельяминова договориться с Малюгиным о билетах? Или это Вельяминов заставил вас полететь со мной?
Румико дернулась, как от пощечины. Качнула головой и – впервые заговорила с эмоцией:
– Стас вообще ни при чем! Я сама его попросила. Он не хотел. Он предупреждал меня, что все вот так обернется.
Ее голос дрогнул, и лицо снова потускнело. Защитный запал угас.
– Чего вы хотели от меня? – спросила Анна.
Румико смотрела куда угодно – на пол, на свои ладони, в сторону – только не на Стерхову.
– Чтобы объяснить, – проговорила она сдавленно, – надо рассказывать с самого начала.
Анна кивнула, сдвинулась вперед и положила локти на стол.
– Мы не торопимся.
Глава 25. Он выбрал жизнь
Румико Хирано вдохнула. Глотнула еще воды. Поставила стакан на столешницу подальше от края.
Одно слово, потом второе – и понеслась вереница слов. Теперь Румико походила на маленькую смелую птичку, которая вот-вот залетит в терновник.
– Мой отец… – начала она. – Ямихико Хирано, был механиком на «Океаниде». Я знала, что он погиб вместе со всей командой в сентябре девяносто второго.
Стерхова чуть кивнула.
– Это я знаю. Но вы об этом мне не рассказали.
– Вы не знаете правды.
Горшков шевельнулся за столом, и Анна почувствовала, как он навострился, как охотник в засаде: ни слова, ни вздоха.
– Отцу было тридцать пять. Мне – не было двух. Мы с мамой… – Румико тяжело сглотнула. – Мы считали, что он погиб. Но два месяца назад он позвонил.
В комнате стало тихо. Только шум мини-бара, да где-то в коридоре хлопнула дверь.
Стерхова подалась вперед.
– Что?!
Румико нахмурилась, рассердившись, что ей не верят.
– Спустя тридцать три года он позвонил и сказал, что жив. – Твердо повторила она.
Горшков поднял голову, но Анна жестом его остановила. Она предпочитала двигаться постепенно.
– Цель звонка?
– Он попросил, чтобы я приехала в гости.
– Куда?
– Отец живет в Саппоро.
– Что было дальше?
– Я оформила визу, поехала к нему и застала его в плохом состоянии. Он очень болен.
Стерхова молчала, соображая, как эту нить связывать с остальными. Узел получался тугой.
– Вы уверены, что это был именно ваш отец? – поинтересовалась она.
– Абсолютно, – уверенно заявила Румико. – Это был он.
Анна слегка приподняла брови.
– Тогда выкладывайте все и не тяните резину.
Румико провела ладонью по лбу.
– Я прилетела утром, пришла к нему в дом. Он живет один. Очень скромно. – Румико провела рукой по лицу и прикрыла глаза, мысленно возвращаясь в то утро. – Отец попросил меня. И я не смогла ему отказать.
– Попросил о чем? – голос Стерховой сделался жестче. Горшков, казалось, вообще перестал дышать.
Румико вздохнула.:
– Он хотел, чтобы я узнала, что известно Воронину о судьбе «Океаниды».
– Но ваш отец сам был на этом судне. Он что-нибудь вам рассказал?
Румико замолчала. Сидела неподвижно. Ее взгляд уперся в глухую стену, и было такое ощущение, что она смотрела сквозь время.
– Не сразу. Поначалу – кусками. Потом, постепенно, все связал воедино. – Она сцепила пальцы на коленях, и продолжила. – В