– Когда он придет?
– Обещал. Я ему позвонила. – Ответ Эльвиры Шабтаевны не внес никакой ясности. Она глядела перед собой и время от времени подносила чашку ко рту.
Ветер на улице усилился, и занавеска снова взвилась. Но Кошелева не обращала на это никакого внимания. Французское окно оставалось распахнутым настежь. Океан за парапетом по-прежнему бушевал.
Анна отодвинула чашку.
– Простите. Мне нужно отправить срочное сообщение.
Эльвира Шабтаевна отнеслась к ее слова без всякого интереса, как будто не услышала.
Достав из кармана телефон, Стерхова открыла чат с Корепановым. Бегло набрала сообщение: «Цвет волокон с подоконника?».
Ответ пришел сразу, как если бы Корепанов ждал: «Серо-зеленый или серо-бирюзовый».
Она посмотрела на Кошелеву. Та встала и одернула край твидового жакета.
– Я на минуточку… на кухню.
Дверь открылась, и вновь взлетели белые занавески. За окном над парапетом блеснул край волны.
Стерхова набрала новое сообщение. Ее пальцы двигались точно, быстро, как у хирурга в ответственный момент операции: «Посмотрите в интернете: плетение нитей твидовой ткани в стиле Шанель. Срочно».
Сообщение ушло, но ответа пока не было. Она машинально перевела взгляд на окно.
Белый тюль извивался, корчился, вздымался до потолка. Волны за парапетом поднимались все выше.
«Надо закрыть окно», – подумала Анна и в тот же момент ощутила легкую слабость.
Экран мигнул – пришло сообщение Корепанова: «Визуально определяется: твидовое переплетение совпадает с отпечатком на подоконнике Воронина».
Стерхова тихо выдохнула и тут же услышала за спиной голос Кошелевой:
– Ты ведь уже все поняла, да?
Голос был ровный, как будто речь шла о погоде.
Стерхова резко обернулась и увидела, что Эльвира Шабтаевна смотрит на экран ее телефона. Она рефлекторно поднялась и тут же схватилась за край стола. Сердце билось неровными толчками, ноги подкашивались. Тело сделалось ватным, как перед обмороком.
Анна опустилась на колени и попыталась схватиться за ножку стула, но тот отъехал в сторону.
Послышался быстрый топот. В комнату вбежал белый шпиц с розовым крабиком в пасти и сел рядом со Стерховой, у ног хозяйки. Анна смотрела на него и понимала, что это ее заколка, пропавшая с ноутбуком.
– Мой бедный мальчик… – Эльвира Шабтаевна потянулась к собаке.
Шпиц заурчал, увернулся и метнулся под стол.
– Что вы мне подмешали… – спросила Анна, едва ворочая языком.
– Не бойся, не сдохнешь. – Сказала Кошелева. – Просто хотела, чтобы ты не мешала мне, когда я уйду.
Усилием воли Стерхова поднялась.
– Вы не сбежите!
Эльвира Шабтаевна склонила голову набок. Глаза у нее были ясные и живые.
– Я уже сбежала…
Она неспеша, с достоинством направилась к окну. Как будто это было не бегство, а выход на сцену. Перешагнула порог и вышла на набережную.
Превозмогая слабость, Анна двинулась за ней. Шла медленно, делая каждый шаг через усилие. Сначала вдоль стола, потом – бросок к окну. Оступившись, оборвала занавеску
– Стойте! – крикнула она в пустоту.
Но Эльвира Шабтаевна уже смотрела на океан. Потом навалилась на парапет и закинула ногу.
– Не делайте этого!
Стерхова бросилась ей на помощь и успела схватить. Цепко, обеими руками.
– Не надо. – прошептала она. – Это не выход.
Эльвира Шаптаевна обернулась. Глаза ее были сухими, в лице ни страха, ни боли. Только решимость.
– Ты думаешь, я боюсь?
Еще мгновенье, и она выскользнула из слабеющих рук Анны и рухнула вниз. Ее сразу накрыло волной.
Стерхова упала на парапет, пальцы вцепились в камень. Сердце бешено колотилось, в ушах стоял оглушительный гул. Она заглянула вниз – никого… Только белые гребни волн, как протянутые к небу руки.
Анна прижалась лбом к холодному бетону. Она только что солгала. Для Кошелевой это был лучший выход.
Глава 30. Во всем кроме убийства
Медсестра вытащила из вены иглу и забинтовала локоть.
Анна слабо кивнула в знак благодарности. Рука ныла тупо, равномерно, будто где-то внутри осталась заноза.
– Как себя чувствуете?
– Нормально, – ответила Стерхова.
– Голова не кружится?
– Немного.
– Встать сможете? – медсестра отодвинула в сторону капельницу.
– Попробую…
К дивану подошел Василий Горшков.
– Давайте помогу. – Он подал руку и помог Анне сесть.
Она обвела взглядом помещение штаба.
– Я отключилась?
Горшков нервно дернул головой и, волнуясь заговорил:
– Вы лежали на набережной возле парапета. Корепанов получил от вас эсэмэски и забил тревогу. Потом вызвали Скорую.
– Я больше не нужна? – вмешалась в разговор медсестра.
– Все хорошо, идите, – сказала Анна и снова обратилась к Василию: – Что с Кошелевой?
– Вероятно утонула.
– Ее искали?
– Ждем, когда улягутся волны. Сейчас проводить поисковые работы слишком опасно.
Стерхова не чувствовала боли. Только слабость. Тот редкий, унизительный вид слабости, когда для того, чтобы дышать, надо прилагать усилие. Когда желания и мысль идут на шаг впереди, а тело, словно ненадежный напарник, не успевает.
От уколов осталась щемящая боль в руке. Она медленно расползалась по телу.
– Как узнали, что Кошелева прыгнула в воду? – спросила Анна.
– Вас видела женщина из окна третьего этажа. Она позвонила в полицию. Мы с Левой были там раньше.
– Кошелев где?
Горшков неприязненно поморщился.
– Лева нашел его в туалете, он прятался там, пока мамаша топилась.
– Задержали?
– Лева держит его в квартире.
– Позвоните и скажите, чтобы привел сюда.
Стерхова с трудом поднялась с дивана, прошла к своему столу. Села в кресло. На столе, чуть поодаль, лежала папка. Она не могла дотянуться до нее, и даже не пыталась. Смотреть было достаточно. Достаточно, чтобы вспомнить: есть работа, и значит – она жива.
В углу гудел кондиционер. За стеной кто-то говорил, шагал, открывал дверь. Все это было как за стеклом. А она – внутри. Немощная. Слабая. Но целая.
Горшков позвонил Петрову и, отключившись, спросил:
– Как себя чувствуете, Анна Сергеевна?
– Достаточно хорошо, чтобы вести допрос. Берите бланк, будете вести протокол.
Дверь в штаб распахнулась, и появился Кошелев. Он шел на негнущихся ногах. Взгляд – затравленный. Щеки обвисли и посерели. На его запястьях блестели стальные наручники.
Шедший сзади Петров подтолкнул Кошелева. Тот соскользнул на стул, как будто подломились колени.
Стерхова внимательно его оглядела, словно оценивая степень вины.
– Позвать меня в квартиру мать поручила?
Кошелев молча кивнул и повесил голову на грудь.
– Ишь, ты… Стеснительный, – буркнул Петров. – А три часа назад разливался здесь соловьем.
– Это допрос. – Голос Стерховой прозвучал спокойно, без нажима, но с такой ясной твердостью, что, кажется, дрогнул воздух: – Вы подозреваетесь в нескольких преступлениях и обязаны говорить правду. Попытка