Меня очень порадовала эта очевидная созвучность, перекличка тем у Кочергина и Иличевского: поколение, наблюдатель, саморазрушение и, главное, свобода. Фраза Иличевского «Свобода нас все-таки искупила» могла бы пригодиться Кочергину в качестве эпиграфа (а в повести их много) к 7-й главе, но он выбирает несколько иной ракурс, и приведенное им в качестве эпиграфа высказывание немецкого философа и психолога Карла Ясперса («Самые глубокие противоречия между людьми обусловлены их пониманием свободы») указывает на главный спор героев – о свободе. «Уж я побольше, чем она, знаю про свободу. Я обонял, щупал, пробовал на вкус свою свободу, я ее иногда слушал целыми часами, сидя без движения. Свобода – это когда мир трогает тебя, приглашает поиграть, словно собачонка, припадая на передние лапы; когда ты выбираешь, что делать, а потом руки сладко лежат на коленях, тяжелые, раздутые от усталости… Быть свободным для меня довольно стыдно. Я наблюдал за собой, я знаю». Свобода как совокупность потенциальных возможностей, как состояние предвыбора…
Природа в изображении Кочергина напоминает и очерки Михаила Тарковского: ночевки в лесу, переправы через реки, охота. Но герой Тарковского ушел так далеко в тайгу, что для него поездка в Москву теперь сродни полету на Луну. У Кочергина же герой одной ногой в Москве, другой – в тайге. Он все время (регулярно) возвращается. И такая раздвоенность, постоянные возвращения в Москву (да откуда угодно) тоже в большой степени свойство поколения рожденных в 1970-м.
Зачем уходить в леса, на природу? Это не просто бегство из города – лес очищает, освобождает сознание. «Насекомые, туман по утрам, распластанные в воздухе крылья коршунов, топот убегающих оленей, бормотание воды в ручейках… запах мокрой шерсти и конского пота, дым костров… Все эти звуки, запахи и картинки протекали сквозь сознание – что-то вымывали внутри, что-то подтачивали, замещали, очищали мысли от пыли и чужих желаний».
Наносное, городское уходит, и проявляется главное в человеке, его суть, внутренняя сущность. Если в городе «имидж важнее, чем сущность. Имидж заменяет сущность», то на природе имидж отмирает, появляется ясность. И новое незамутненное восприятие дает иное качество наблюдения, прямое видение. Например, в рассказе «Алтынай» трое героев отправляются в тайгу на конях: Малыше, Серке, Айгырке, – и герой-наблюдатель «видит» не столько их внешнее поведение, сколько суть характеров и привычек, которые, кстати, влияют на развитие сюжета.
Герой Кочергина – это, можно сказать, выздоровевший герой Романа Сенчина (недаром процитированного на обложке), переставший пить и мучиться, осознавший свободу, преодолевший саморазрушение и смертельные опасности, очистившийся природой и перешедший к созиданию. Путь самоочищения и наращивания внимания (вообще говоря, это путь к Богу) дает силы для терпения, любви и работы.
Страницы, посвященные строительству, работе с деревом, не уступают поэтичным описаниям природы Алтая. «Я научился строить. <…> Стены растут, мой сын наблюдает за мной. Я открываю глаза ночью, и стройка верно ждет меня… Аккуратно сложенный пиломатериал таит в себе будущие формы, источает густые смоляные феромоны. Тысячи прикосновений к мягкой сосне бревен, к гладкой березе топорища, к прохладному дубу, к вязкому ясеню. Как по-разному они пахнут, откликаются на удар, подаются железу». Неспешная и внимательная к материалу работа – описано строительство бани – не только дает герою удовлетворение от созидательного труда, но и укореняет, заземляет, фиксирует на земле.
И здесь поднимается еще одна важная для Кочергина тема: корни, связь поколений, преемственность – «мой сын наблюдает за мной». В первой повести много сказано об отце, матери, брате; да и семейные расстановки по Хеллингеру вскрывают тайны и проявляют энергии нескольких поколений. Рассказ «Фея» о том, как вся семья летом собирается в деревенском доме у бабушки, как все вместе купаются в реке; фея – это и есть девяностодвухлетняя бабка героя.
Во второй повести («Сказать до свидания») и в рассказе «Лендлорд» (опять-таки не безупречное название) главной героиней становится мать героя – Таня. Финал заглавной повести перекликается с рассказом «Поскребыш» – герой вместе с женой и подросшим сыном отправляется в байдарочный поход на Кольский полуостров, в те места, где он сам побывал в детстве с родителями.
«Выехали с ребенком, втроем, чтобы он тоже почувствовал, как можно не спеша, с удовольствием поглощать дикие пространства, смотреть и видеть каждый день очень много… Мы прошли тем путем, которым тридцать три года назад водил меня мой отец. Забрались на байдарке на дикое озеро Ольче на Кольском полуострове…» Важно, чтобы все повторилось, чтобы мальчик впервые поймал рыбу именно на том берегу, где когда-то это сделал его (тогда десятилетний) отец.
Именно восстановление связей, повторяемость, передача опыта создают устойчивость, укорененность. «Что-то сломалось в передаче опыта. Родители даже про свой роман особо не рассказывали». А автор рассказывает. Подробно рассказывает про свою любовь, про свой роман и этим повествованием, этой повестью восстанавливает нарушенную связь.
Вставная легенда про богатыря-охотника Сартакпая, который в давнишние, сказочные времена поворачивал на Алтае реки, протягивает цепочку связей в далекое прошлое, и повесть Кочергина начинает напоминать роман еще одного писателя-ровесника – Александра Бушковского – «Рымба». Но сходство с текстом Бушковского не только в обращении к историческому, фольклорному плану, но и в тональности повествования. Имею в виду качество, которое хочется называть «любованием» – любовное восхищение природой и женщиной, трогательное и мудрое уважение к ним. И зовут главную героиню, кстати, тоже /1юба.
Эпиграфы в сборнике есть только в первой повести, но зато сразу много: общий и по одному к каждой из девятнадцати глав. Основной – из Уолта Уитмена, «Песнь о себе»: «Я славлю себя и воспеваю себя…» – сразу настраивает на автофикшн, а прочие помещают повесть в довольно широкий литературный контекст: здесь и Хуан Рамон Хименес, и Надя Делаланд, и исследования про бурятские верования и шаманизм, но добрая половина эпиграфов взята из классического китайского романа «Речные заводи» Ши Най-аня, так что спектр литературных созвучий не только широкий, но и весьма неожиданный.
Есть ли замечания к этому сборнику? Да, конечно. Но, скорее, в адрес редакторов (а их там обозначено целых три). Помимо уже упомянутого внешнего вида и невнятного названия есть проблемы с орфографией. Вот с какой радости «Скайп» с заглавной буквы? Это же не кличка собаки или лошади, это обычный скайп. А рассказ «Девушка из пионерского»? Пионерское – название поселка, почему бы вот его не написать с заглавной?
А давайте сравним описание