Байдак улыбнулся и прочитал стихотворение. Интересно, эмоциональный рисунок и беспокоящее напряжение.
– А ты мог бы на бумаге изобразить? Напечатаю в скором выпуске «Вольного Листа».
Вытаскиваю ручку и блокнот. Мирослав Байдак выводит каракули на клеточном обрывке. Криво и косо, но разберу. Слово дал – опубликую. Жму руку Мирославу и заскакиваю в троллейбус – меня обсчитывает кондуктор, ей мелочи мало. Спорить бесполезно. Она в ауте безапелляционной правоты. Утверждает, что я не добавил для приобретения билета энные копейки. Смела горсть монет в подол, где звенела выручка, и ничего не докажешь.
«Возьмите пятак – это вам подарок мой к весне и самому замечательному празднику на планете…» Пять копеек опускаю ей в ладонь, вновь щелкают двери – захлопывается и этот отрезок реальности. Рогатый транспорт дребезжит, скатываясь на уровень областной налоговой инспекции, редакции газеты «Комсомольская правда» в ее днепропетровском варианте и еще ниже.
А ведь и дома успел побывать – наскоро перекусил. Для ребят из «Гипсового сада» купил печенье и мандарины – не грызть же им стены, бетонные перегородки на тринадцатом этаже главного корпуса ДНУ, давясь чувством голода в предвкушении полемических пикировок. Они заточены под крутой разбор свежих поэтических и прозаических наработок. С университетской страстью изучим строение авторских миров, извлекая нити подоплек – тайных, подспудных смыслов.
Недолго ждал студийцев. Они не запылились – да и как могли покрыться звездной пылью, когда дождь в гармонии со снегом шлепает опаздывающих чавкающей грязью?
Сергей Тесля и Саша Гусев оказались фанатичными киноманьяками. Жонглировали осведомленностью. Десятки фамилий режиссеров подбрасывали к потолку, гремели актерские имена – полоскали уши тех, кому важнейшее искусство не делает погоды в повседневности. Тесля талдычил с европейской стороны, Гусев топил за Голливуд, и это логично – пишет сценарий про копов, черный нуар. Детский киноклуб, а не интеллектуальная организация по штурму высот литературных.
Стас Зимогляд и его приятель – политолог Паша со второго курса – послушали и начали зевать. Соскучилась по прозе и поэзии филолог Ксения Молоткова. Раньше всех покинула «Гипсовый сад» – ушла в сад настоящий, ботанический, гулять Евой по эдемскому раздолью. Лифт съел этажи у Ксении, а ножки привели к деревьям, оранжереям, к тропинкам растительных планет, где ей не встретились следы невиданных зверей.
Посетовал перед собравшимися:
– Вы знаете, мы сейчас обсуждаем превосходные события мировой словесности, чуть ли не лауреатов Нобеля да и кинематографа, но на улице Карла Либкнехта в Доме архитектора в эти минуты идет представление книги Андрея Поспелова «Стихотворения и поэмы». Как жаль, что не успеем туда! Надо было подумать о выезде, но теперь поздно мобилизоваться…
Трамваи под вечер спят, медленно шевелятся в густом клее пробок, и на шоссе будем долго вариться-томиться в котлах – железных чревах утомленных машин. Так что потолкуем!
– Кто хочет прочитать новенькое?
Непривычно легкой ощущалась сумка. Не отягощала ее книга драм и поэм Перси Биши Шелли – до студии сдал ее в библиотеку. Под конец книги надоело листать страницы, читать. Уж слишком вязко и длинно лепится одно за другим. Читаю с мукой предисловие к поэзии Фердинанда Пессоа: как много псевдонимов и личностей-клонов придумал этот автор! Мифологией застил дни свои: был мифом и погонял мифы. Сквозной миф.
Однако студия «Гипсовый сад» вдохновила шквалом разнобоя, отнюдь не смутила взрывом непересекающихся реплик – появилось желание загодя готовить объявление, чтобы кого-то из посторонних подсадить на крючок. Охота и рыбалка, ёлки-палки!
Надумал уже завтра первый, третий да двенадцатый этажи первого корпуса ДНУ облепить своей листовкой – украсить рекламные места. Потешу воображение тем, что быть студентом-литератором не горько в сей день – 25 февраля 1998 года. Но и естественно – после ночи – 26 февраля.
Повстречался канадец. Молчаливый. Да Сергей Тармасин, пыхнувший какого-то зелья в подворотне. Хотя версия дежурная, почудиться могло: тезка Есенина отказался-таки «втыкнуть драп» – обиделся пионер, обратившийся к нему с этой затеей, обескураженно сник.
Центр Днепропетровска в девяностых – рассадник наркомании. И подпольной продажи фальсифицированной водки. Не шучу. От улицы Карла Либкнехта и Центральной до площади Ленина, улицы Челюскина и прочих – вотчина наркоманов, беспризорных детей, прячущихся в аварийных домах. Однажды услышал краем уха обычный треп: «Бабка пенсию получила – дюжину лазоревых железяк, и охота потратить на эфедрин. Зарядить баян в изнеможении – такая усталость…»
А может, это был вечер галлюцинаций, который частенько случается в окрестностях Центрального универмага, «Детского мира», гостиницы «Центральной».
Наркоманы мрут с ужасающей скоростью. Сегодня Змей был – завтра ускользнул в щель мрака небытия изза передозировки. Будущего нет наркоманам, как пела британская музыкальная группа, состоящая из наркоманов. Для остальных будущее возможно.
14. Конец февраля
Под конец февраля у меня иссякли деньги. На проезд пришлось занимать две гривны у Дмитрия Объедкова. Сокурсник с факультета международных отношений безропотно одолжил, добавив:
– Не робей и не стесняйся! Дело житейское.
(Дмитрий Объедков – единственный из журналистов-международников выпуска 2001 года, кто защитил диплом на тройку и умер вскоре после окончания ДГУ.)
Аудитория в конце коридора, в боковом ответвлении на пятом этаже физико-математического корпуса – помещение, обставленное рядами громоздких парт. Свободного пространства мало: оно возле доски да ближе к окну, где установлен книжный шкаф, – к нему и тянется рука, чтобы вернуть на полку ветхий журнал «Вопросы литературы» за январь – февраль 1992 года.
Шесть лет назад вышел номер и, к моей радости, попал на факультет журналистики, а я сегодня, 26 февраля, возвращаю туда, откуда взял, – пусть и другие студенты поплещутся в потопе теоретических страниц, повествующих о былом и нынешнем с научной колокольни.
Наталью Иванову – преподавателя культурологии – я попросил принести книгу Йохана Хейзинга «Homo Ludens». Она не забыла и после ленты, которую провела с вдохновением, протягивает. Беру и благодарю.
Оглушительный звон оповестил о начале перемены. Первое занятие – разгон сна, еще не все пробудились. Оттого заторможенные, неторопливые шаги к двери. Как будто лекционное колдовство заморозило скорость наших реакций насквозь. Кадры замедленной съемки