Александр Нежный
Ленин будет как Конфуций для Китая – абсолютный авторитет.
Портреты будут в домах ставить.
Лев Данилкин
Эта длань указывала путь к победе над всем: над духом, над верой и над природой.
Сергей Волков
По книгам Александра Нежного «Допрос Патриарха», Льва Данилкина «Пантократор солнечных пылинок», Сергея Волкова «Ильич»
Память искушена и избирательна. Память – инструмент: скальпель, долото, стеклорез, пресс и молот. Память вырезает неприятное, составляя нужные, а не фактически существовавшие лекала. И с каждым годом лекала те под бритвой памяти меняют форму.
«Рационалистическое понимание Промысла Божьего неизбежно должно привести к отрицанию зла», – так когда-то говорил Бердяев. Должно привести, однако не приводит или приводит не окончательно.
И дольше века длится… лениниана.
Оказывается, не исчерпана тема. Чередуются циклы объективности взглядов и субъективности мифов и легенд о Ленине. Сейчас, видимо, идет цикл отбеливания; документы и факты – в сторону. Сформировался разброс от Ленина-скомороха, фотографирующегося на Арбате с прохожими, до Ленина-молоха. Ленин-ценотаф и Ленин-пантократор. Есть разброс. И есть выбор: какого Ленина оставить в памяти. Время такое. Время искажения. Время отбеливания.
Год 1991.
Страна бурлит. На улицах счастливые лица вперемешку с испуганными и растерянными. Нарасхват подъемные краны, их гонят к раздражавшим памятникам. (Здесь памятники сбрасывают с пьедесталов, через двадцать лет их будут снова возводить, хотя бы мысленно-мечтательно или литературно-мифологически.) Во дворах и на кухнях бурные обсуждения за чаем и под «Столичную» или «Русскую». А один странный человек посреди всеобщего хаоса, спонтанной архитектурно-урбанистической работы на площадях пробирается к монументальному зданию на Лубянке и получает-таки разрешение на посещение только что открытых архивов.
Познакомимся. Александр Иосифович Нежный – публицист, эссеист, прозаик.
Да, писатели все же казусный народ. Все прочие обходят зловещую лесху стороной, а писателя тянет в логово. Разве не возникает ощущение, что десять (а возможно, и более) массивных дверей, зловеще ухающих за спиной, могут и не отвориться на обратном пути?
Получив допуск, как говорится, по горячим следам, Александр Нежный принимается за труд, неподъемность которого и влияние на собственную душу не смог оценить и взвесить заранее. Подобный груз потяжельче одиннадцати тонн металла, снятых с пьедестала на Лубянской площади. Так писатель начинает работу над своей книгой «Допрос Патриарха», куда войдут публицистические эссе и новеллы «Плач по Вениамину», «Комиссар дьявола», «Звон небесный». Автор поясняет: «Моя книга – не суд, а всего лишь материалы к нему. Судит не человек – Бог, а мое скромное дело было – вслед за авторами, собирающими свой материал буквально из-под глыб, накопать в секретных и несекретных архивах как можно больше правды и облечь ее в обжигающие человеческую душу слова».
Нежному в 1991 году пятьдесят один год, к тому времени из-под пера его вышло уже более сотни газетных и журнальных статей, издано десять книг. В год перелома режима публицист ставит себе целью максимально использовать возможность освободить общественное сознание от затемняющих его мифов. А личное кредо писателя – рассказать правду, привить людям нетерпимость ко всякой фальши. «Когда дурит народ чиновник – понятно, когда лжет писатель – противно, когда фарисействует священник – страшно».
Писатель приступил к архивам КГБ и КПСС, к тому времени закрытым на шестьдесят лет и практически никем не востребованным: «Из сокровенной глубины главного партийного архива… я извлек на свет божий некую тень из числа тех, кому следовало бы навсегда оставаться в тени. Великая скорбь гнула меня. На всякой странице проступала кровь, из всякого слова рвался стон. Скажу теперь, что выпал мне труд изрядный и невеселый – в зале с беломраморным Ильичом читать и переписывать все сто восемнадцать протоколов Антирелигиозной комиссии (1922–1928 гг.). Кто их прочтет, тот уже никогда не позволит одурачить себя сказками об “ошибках” и “перегибах”».
Писателю довелось работать с документами под грифом «Секретно», «Совершенно секретно», «Хранить конспиративно», «Хранить наравне с шифром». А заголовки протоколов говорят сами за себя: «О содействии ГПУ в борьбе с тихоновщиной» (последний патриарх всея Руси – Тихон), «О церковных ценностях», «О ликвидации монастырей», «О закрытии церквей», «О ликвидации мощей» и так далее (страшное «и так далее», если учесть, что собиралась комиссия регулярно – раз в две недели, по вторникам).
Автор приводит выдержки из распоряжения Троцкого товарищам по партии «о расколе духовенства» и «расправе над черносотенными попами», а также из секретного письма Ленина Молотову от 19 марта 1922 г. с требованием «попов стрелять в возможно больших количествах». И добавляет: «В письме, ледяная жестокость которого раз и навсегда кладет конец слащавой болтовне о человеколюбии основателя коммунистической партии, сказано, что церковные ценности следует употреблять для государственной работы, хозяйственного строительства и укрепления международного положения. О помощи голодающим – ни слова».
Александр Нежный от лица рассказчика (тут вспоминается и Рассказчик из «Пантократора», но о том речь впереди) говорит о глубокой, неделимой ни с кем печали, о слезах и великом поте, с какими выкапывал из архивов достоверность, содержащуюся в открытых документах. Когда приставленный к «гостю» сотрудник объявил о сокращении отведенных часов, у писателя даже руки затряслись, и следующие сведения переписывал в неимоверной спешке. А перед ним два следственных дела питерского митрополита Вениамина и патриарха Тихона – в несколько десятков томов. Когда стал у работника допытываться, сколько же времени отпущено и чьим решением отобрано, получил в ответ иезуитски-предупредительную ухмылку «мы вас избаловали». И снова ежедневно, с утра и до половины шестого вечера, вгрызался в массив документов, за протокольными канцеляризмами которых вставала живая картина «театральных» судов и надуманных расстрельных обвинений. Время от времени освобождался от текста и, приходя в себя, оглядывался – все тот же подвал, и дверь еще приоткрыта.
Когда привыкли друг к другу с тем самым приставленным сотрудником, начали разговаривать на отвлеченные темы, пикируясь, в сущности, проверяя друг друга. Однажды дошло дело до исключительной откровенности. Но лучшим будет привести прямую речь писателя и его «опекуна»: «Сотрудник сказал при выдаче последних трех томов следственного дела Вениамина: “Если государство стремится быть сильным – а это стремление и есть его природа, – оно должно подчинить себе все: личность, культуру, семью…” – “И Бога?” – “Бога – в первую очередь. – Он холодно на меня взглянул. – Вы думаете, что вот это, – ткнул он в картонную обложку одного из томов, – затеяно было только ради того, чтобы какого-нибудь попа поставить к стенке? В таком