Вероятно, его дипломной работой будет повесть «Жди добра».
Добавлю на всякий случай, что обязательный автобиографический этюд, который мои студенты пишут на первом курсе, умение вести повествование от первого лица, не бояться исповедальности, не бояться собственного Я, – что этим отнюдь не исчерпываются приемы и навыки писательской работы.
На втором курсе я задам им столь же обязательный для каждого этюд, который называется «Третье лицо – и никаких гвоздей».
А потом будут третий, четвертый курсы… Зато на пятом – свободное парение мысли и воображения почти уже состоявшегося писателя.
В верхах
Сунули под дверь телеграмму: «… ВЫЗЫВАЕТЕСЬ НА МЕЖДУНАРОДНЫЙ ТЕЛЕФОННЫЙ РАЗГОВОР С СЫКТЫВКАРОМ… ДВАДЦАТЬ НОЛЬ-НОЛЬ… ЦЕНТРАЛЬНЫЙ ТЕЛЕГРАФ ПО АДРЕСУ…»
В нашей коммуналке не было телефона. Поэтому даже о редких вызовах с московских адресов, если я кому-то вдруг оказывался нужен (а кому я, на хрен, вообще был нужен?), то вызывали на провод телеграфным уведомлением: туда-то и во столько-то.
А здесь все же был вызов из другого города, из Сыктывкара.
И нетрудно было догадаться, что разговаривать со мною будет главный редактор республиканской газеты «За новый Север» Алексей Иванович Усов.
Я помнил его: низкорослый крепыш в защитной гимнастерке и синих галифе, заправленных в сапоги. Эта подчеркнуто армейская одежда как бы возмещала то досадное упущение в жизни, что он не служил в армии и не был на фронте: плохое зрение, оба глаза – по минус одиннадцать, за стеклами очков, как под микроскопом, катаются огромные, будто яблоки, глаза. Но все это скрашивает улыбка – он был не самая сволочь в редакции.
Вообще, личный состав редакции газеты «За новый Север», в которой я работал еще совсем недавно, в моем представлении подразделялся на две категории: на тех, кто голосовал за мое исключение из партии, и на тех, кто голосовал против.
Последние знали, что обком партии дал команду исключить и что за непослушание можно было поплатиться вплоть до… но все равно человек пять сочли, что можно даровать мне жизнь (ведь исключение из партии – политический расстрел, эта формулировка была всем известна), что можно оставить в рядах партии, ну влепить выговор, ну строгий, ну с предупреждением…
Алексей Иванович Усов не голосовал за мое исключение. Его вообще на том собрании не было. Он учился в Москве, в Высшей партийной школе, повышал свою квалификацию. И к тому времени, когда он вернулся, уже все было решено: меня пощадили, даровали жизнь, влепили на бюро обкома строгий выговор с предупреждением, который и теперь висел на мне, был записан в мою учетную карточку, попробуй сними, если ты, ко всему прочему, еще и безработный…
Но в моем воображении Алексей Иванович Усов был в числе тех, кто не поднял руки за мое исключение. Ведь он не поднял, правда? Ну и что с того, что он не был на собрании? Может, и был бы – да не поднял… Словом, в моем воображении его чело представлялось в сияющем ореоле.
И этот вызов на переговорный пункт был благим предзнаменованием. Значит, он опять даст мне задание что- то написать для газеты «За новый Север». Я уже не раз получал от него такие заказы.
Однажды он сказал: «Саша, вот надо бы поднять рабочее настроение наших лесорубов. Они даже представления не имеют, куда идет лес, который они заготавливают. А мы знаем, что он используется, в частности, на крупнейших стройках Москвы… Сходи-ка ты в Министерство лесной промышленности, разузнай. И напиши серию подвальных очерков: “Лес республики Коми – на стройках столицы”. Интересно?..»
Еще бы это было не интересно: я сидел на мели, у меня в кармане не было ни рубля, голодное брюхо рычало… а тут – не то чтобы очерк, а целая серия очерков!
И я блестяще справился с этим заданием. В лесном министерстве мне дали наводку: езжай, парень, на любую московскую стройку – там везде используют древесину, заготовленную в республике Коми. В одном месте из нее возводят строительные леса, в другом используют в качестве опалубки, в третьем…
Еще в Сыктывкаре, когда я уезжал оттуда в Москву, меня снабдили удостоверением внештатного корреспондента газеты «За новый Север» – официальный бланк, фотокарточка, круглая печать.
С этим удостоверением мне повсюду был доступ. С ним я поднимался по скрипучим дощатым мосткам на двадцать второй этаж строящейся высотки Московского университета. Дух захватывало от высоты, от холодного горнего ветра, от неописуемой красоты, простершейся у подножья Воробьевых гор: Новодевичий монастырь – рукой подать; златоглавые храмы Кремля в отдаленье; свинцово-серая, в снежных берегах, Москва-река, вьющаяся среди нарядных кварталов, где живут достойные люди, а не шелупонь из Марьиной рощи.
И отсюда, с птичьего полета, я легко находил островерхие очертания других высоток. Которые строились в Москве по указанию товарища Сталина: у трех вокзалов, у Красных ворот, на площади Восстания, у Киевского вокзала, на Смоленской площади… Их еще не было – лишь громоздились под самые тучи строительные леса, – но все их уже знали, если можно так выразиться, в лицо: потому что их будущий облик бессчетно тиражировался в газетах, журналах, на открытках, на почтовых марках, на спичечных коробках, – и самой красивой, самой главной из этих высоток…
В горкоме партии
…Уже на следующий день меня вызвали на Ильинку, в горком партии.
А ведь было самое предновогодье. Елки бы наряжать по домам для детишек, закупать бы в магазинах шампанское, мандарины на базарах… Но нет: оказалось, что есть дела поважнее.
Значит, кто-то наверху торопился дожать ситуацию. И доложить еще выше, что инцидент исчерпан, что государственный преступник обезврежен.
Беседу со мною в горкоме вели заведующий отделом культуры Леонид Матвеев и его заместитель Владимир Есин (однофамилец писателя Сергея Есина).
– Мы вас всегда считали человеком принципиальным, надежным. Дисциплинированным коммунистом, – заговорил Матвеев глядя куда-то вбок, вроде бы и не про меня. – Что же с вами стряслось? Почему вы голосовали на секретариате против исключения Галича? Да еще повели за собою некоторых колеблющихся писателей…
Я мог бы огрызнуться. А что – разве были голоса против? Ведь в протоколе записано – единогласно… Это вы настояли, чтоб итог голосования считался иным, нежели он был на самом деле. Так какой же теперь может быть спрос?.. Но в партийных инстанциях огрызаться не положено.
Ответил:
– Я считал и считаю, что Галича не следовало исключать из Союза писателей. Что