* * *
Посредине большого персидского ковра на маленьких пузатых ножках стоит дастархан. На нем расставлены несколько тарелок с мясной и рыбной нарезкой, блюдо с фруктами и бутыль сладкой сорокоградусной настойки.
Я возлежу на подушках с одного края ковра, а мой гость с другого. Мы уже опрокинули по пятидесятиграммовой стопке, и Абатай немного расслабился. Радушно улыбаясь, я не перестаю осыпать его лестью.
— Я так много слышал о твоей мудрости, Абатай-нойон, и потому нисколько не удивился, когда Великий хан Мунке выбрал именно тебя для такого важного дела. — Одеваю на лицо скорбную мину. — Как жаль, что Бескрайнее небо оборвало нить его жизни и забрало к себе так рано.
Подняв свою стопку, предлагаю выпить за упокой души Великого хана Мунке.
Опрокинув в себя крепкую настойку, монгол с удовлетворением крякнул и, собрав пятерней несколько кусков копченого мяса, отправил их себе в рот. Челюсти заработали, пережевывая пищу, а вот верхняя часть лица по-прежнему осталась желтой неподвижной маской.
На все мои слова Абатай лишь бесстрастно кивает, и я понимаю, что передо мной матерый волчара и уговорить его будет ох как нелегко. Понимаю, но надежды не теряю! Мне такие переговоры тоже не в новинку, я можно сказать на них «собаку съел».
Глядя на бесстрастное скуластое лицо гостя, я по новой наполняю стопки и мысленно усмехаюсь.
«Ничего-ничего, лесть с алкоголем такой термоядерный коктейль, что любую оборону сломает!»
Подавив ненужную сейчас иронию, я назидательно поднимаю вверх указательный палец.
— Даже великий повелитель улуса Джучи ван Берке оценил твою мудрость и знание дела, Абатай-нойон. Ведь в такие непростые времена, когда степь переполнена враждой, он поручил посланцу Каракорума перепись своих владений. — Тут я собираю на лбу морщины грустной озабоченности. — А ведь это очень ответственное и трудное дело! Давай выпьем за прозорливость вана Берке и его умение разглядеть настоящих людей, преданных заветам Чингисхана и интересам Великой монгольской державы!
Абатай влил в себя еще одну стопку и, утерев жиденькие усы, демонстративно отставил ее от себя. Я же, несмотря на эту демонстрацию, продолжаю свою линию.
— Одно только навевает на меня грусть! То, что нынешний Великий хан Хубилай ничего не знает о столь полезном и мудром человеке, как ты, Абатай-нойон, и к моему величайшему сожалению, никогда не узнает! Ведь Русский улус его очень мало интересует. Ныне, когда конфликт с Ариг-Бугой почти завершен, все помыслы Великого хана Хубилая заняты Китаем и его полным подчинением.
Мой краткий экскурс в дела Каракорума, явно, заинтересовал посла, хоть он и попытался это скрыть. Абатай не был дома уже больше трех лет, и то, что творится сейчас в монгольских степях, доходит до него сильно искаженным и с большим опозданием. Как я и предполагал, туманные перспективы собственного будущего сильно нервировали моего гостя. Смерть хозяина, пославшего его в дальний край, все сильно усложнила. Оценит ли кто-нибудь теперь его старания, вернут ли его обратно к ханскому двору, или он так и сгинет в этих диких урусских лесах? Что принесет лично ему его верная служба? Да и кому он теперь служит, если до сих пор нет единой власти, а по всей степи идет война за престол империи.
Из Орды ко мне приходили сведения, что Берке прямо предложил Абатаю перейти к нему на службу, чтобы данные последней переписи не ушли дальше Сарай-Берке. Золотоордынский хан, не желая делиться с Каракорумом, предпочел бы, чтобы там оставались в неведении об истинных размере Русского выхода. В таком случае, львиную долю русской дани можно будет оставить себе, отстегнув какие-нибудь крохи Великому хану.
Принял Абатай это предложение или нет, мне не известно, но в любом случае уже сам факт такого предложения должен был вносить диссонанс в душу ханского баскака, ведь, выбрав нового хозяина, он закрывал себе дорогу домой, в Каракорум.
Все эти сомнения я ловлю в промелькнувшей по лицу Абатая тени, а тот, подавив вспыхнувшее было сожаление, впервые за вечер проявил раздраженное нетерпение.
— Зачем ты позвал меня, консул Твери? — Его узкие глазки жестко встретились с моим взглядом.
Не отводя глаз, я вновь растянул губы в радушной улыбке.
— Только лишь для того, чтобы обсудить дела наши бренные.
Монгол ответил мне каменным выражением лица.
— Сначала ты запираешь меня, посланца Великого хана, в четырех стенах. Потом зовешь в неурочный час. Не мечтай, консул, твои хитрости не подействуют на меня! Завтра я потребую от князя Ярослава предоставить моим людям возможность действовать, и мы начнем перепись Твери. Если этого не случится, то я немедленно возвращаюсь в Сарай-Берке, а вам надо будет ждать совсем других посланцев. — Подумав еще, он со злым удовольствием добавил и даже повторил для понятливости дважды. — С огнем и мечом! С огнем и мечом!
Делаю для себя вывод, что пары алкоголя уже делают свою работу, и театрально взмахиваю рукой.
— Да что ты! Даже не сомневайся! Конечно же, завтра князь Ярослав предоставит тебе все полномочия, возможно, даже извинится за мою нерасторопность и задержку. — Тут я вновь изображаю озабоченность. — Ведь именно поэтому я и позвал тебя. Только неустанная забота и тревога за твое будущее, о многомудрый Абатай-нойон, заставила меня потревожить тебя в сей вечерний час.
Молва о моих вещих способностях давно уже ходит как по Русской земле, так и по Ордынским степям, и, думаю, именно она заставила моего гостя резко вскинуть на меня вопросительный взгляд.
— При чем тут мое будущее и что ты знаешь о нем? — Узкие бойницы глаз пробуравили меня недоверчивым интересом.
Продолжая хранить на лице печать озабоченности, добавляю туда еще и немного печали.
— Видишь ли, мой дорогой и уважаемый Абатай-нойон, Великое небо, подарившее мне способность предвидения, говорит, что уже в следующем году произойдут очень грозные события. Перемирие на западе империи будет нарушено. В начале года умрет ильхан Ирана Хулагу и повелитель улуса Джучи Берке тут же захочет воспользоваться этой ситуацией. Он нападет на южный Ширван и начнет войну против Абага, старшего сына и наследника Хулагу. Война будет затяжной и кровавой, а через год