— В чем⁈ — это буквально крик души, хоть и любопытствующей.
— Ну, он не приходит бухой и пахнущий орчатиной после полуночи, с надорванными голосовыми связками и фингалом под глазом, — описал я состояние Тарасовой три дня назад, — И не пытается утопить себя в слезах неделю кряду. Кстати да, оставляю тебя за главную. Пойду проверю, как там наша Мыш.
У Ассоль Арвистер в жизни был грустный период — её бросили. Выползая из своей норы, полурэтчед вела себя более-менее привычно, если не считать слегка опухших глаз, но заползая назад — рыдала как заведенная. У меня чесались руки пристрелить собаку, которая обидела мою дочурку, но этой скотине было еще хуже, чем если просто пристрелить, так что я, как частично виноватый в этом разрыве, должен был крепиться. Ну и крепить остальных. Что же делать, если для некоего волчера просто девушка — это одно, а принцесса — это радикально другое? Идиотские вульферы и их иерархичность.
Обычный день отца большого семейства. Не совсем уверен, какую роль в этом бардаке играет парочка полугоблинов, один из которых здоровый как карликовый слон, но они-то хоть проблем не доставляют. З’Враас, дикий мир, прочистил мозги обоим, правда, когда я об этом говорю вслух, ребята почему-то лезут драться…
И вот, узрите, вампир без приглашения вторгается в девичью светелку, а там его встречает… правильно, упругий женский зад, сурово прищурившийся на святотатца. В шортах, разумеется. Ну и солиднейший хвост, растущий оттуда, откуда должен, вяло шуршит по окрестностям, говоря наблюдателю о том, что лежащая на животе девушка вполне бодрствует. Сажусь на кровать рядом, возвышенно молчу, как и полагается смертному, прибывшему оказать свою любовь и поддержку.
— Все мужики — сволочи! — глухо заявляет мне дочь, то ли грызущая подушку, то ли пускающая в неё слюни.
— Так-то да, но мы обычно сбегаем, после того как получим своё, а не унося в лапах изнасилованное эго, — вздыхаю я, — но вон, Шегги тоже бегает от своих орчанок. Как не посмотри — такой же трус…
— Их четыре! — бурчит Ассоль, шлепая меня хвостом по животу, — А я одна! Совсеее-ем…
Она вновь пытается грустить, но я ловким движением вешаю кое-что яркое на длинный мышиный нос.
— Что это? — игнорировать подобное полурэтчед не может, поэтому снимает и прищуривается, пытаясь разглядеть.
— Шпилька тебя обскакала, — невозмутимо сообщаю я, — Это её трусы, полные собачьих волос. Рыдай, неудачница.
Плач действительно раздается, но от смеха. Ассоль у нас девушка живая и удивительно общительная, несмотря на то что редкостная домоседка, привыкшая таиться по темным углам. Не знаю, как эти противоположности в ней сходятся, но сейчас, размахивая краденным грегоровым трофеем, она буквально истерит от веселья. Не просто так, а даже садясь на кровати, чтобы, обняв меня, начать всхлипывать куда-то в подмышку. Естественно, эти звуки привлекают любопытную как не знай кого Аннику, которая, увидев свою потерю в чужих лапах, тут же рвется в бой. Начинается веселая возня, ей аккомпанирует рёв обнаружившего пропажу бывшего дофина, а я понимаю, что моя работа тут закончена. Можно идти отдыхать.
Хорошо быть богатым, умным, красивым и бессмертным. А еще зорким и ловким.
— Аукх! — хрюкнул я, причем сделал это по делу. На проходе в коридоре сидел хмурый Грегор и не просто так, а таща из угла ремень. На другом конце ремня были ножны со вложенным в них мечом, на падающую рукоять которого я так удачно только что налетел пахом, спасая ребенка от удара той же рукоятью по лбу.
— Кхто оставил гребаный Деварон в коридоре? — просипел я, поднимая и оружие, и как-то злорадно улыбающегося мелкого, — Ладно, будем считать, что за белье ты мне отомстил…
Весь дом забит разумными, против чего я не возражаю, но еще и хламом, который они натащили. Мы покидали Сомнию целым цыганским табором, потому что девушки, которых Тарасова научила русской поговорке «уходя, гасите всех», решили уволочь чуть ли не весь королевский дворец. Они бы и конницу с ратью попятили, дай им волю. В итоге мой большой и просторный дом теперь был завален грудами ценностей, взятых как контрибуция, в том числе даже моим личным мечом.
Вот его-то зачем сцапали? Он даже не позолоченный…
— Меч просила Виолика, на время. Как реквизит, — пояснила мне Алиса, высунувшаяся из комнаты и принявшая от меня бывшего дофина, — Ты, кстати, к ней не собираешься? А то бы занес.
— Не надо заносить Деварон на орочий рокфест! — обиделся я за королевский меч, — Выдайте ей какую-нибудь другую тыкалку!
— Алебарду она не хочет, — скривилась вампиресса, пожав плечами.
— Какая каприз… Постой, что? Вы приволокли сюда алебарду из Сомнии?
От меня тупо сбежали, закрыв дверь.
— Что же, храните свои секретики… — пожав плечами, я прошествовал на выход из этой обители ушибленных золотом женщин и детей. Нет, а что я хотел, отдавая королевство на поток и разграбление демону Нижнего мира в исполнении маленькой кровопийцы русской национальности и девушке-полурэтчеду, которую готовили, на минуточку, в хозяйки огромной барахолки?
Ничего ты не хотел, Конрад Арвистер, ты в это время выдыхал так, как не выдыхал за все годы своей долгой жизни. Признай это и иди пить свой виски.
Идти было недалеко. С тех пор, как мы все вернулись из Сомнии, мной владела какая-то непонятная апатия, которая буквально держала меня дома. Или около него. Ничего не хотелось, кроме как сидеть и возиться с тем цыганским табором, которым я оброс. Лечить ПТСР полугоблинам, приучать котов к собаке и наоборот, ворчать на пошедшую вразнос Тарасову (хотя она вела себя плюс-минус прилично, только пила и дралась на рок-концертах Виолики). Эти мелкие домашние хлопоты, а также отсутствие хоть каких-то нужд, всё это держало меня дома как прибитого гвоздями.
Но дойти до «Отвернувшегося Слона» — это святое. В буквальном смысле.
— Конрад… — с тяжелым вздохом меня приветствовал Валера, продолжающий пребывать в образе ангела-алкоголика. Так-то он и был ангелом-алкоголиком, причем совершенно не заинтересованным в смене парадигмы бытия, но это устраивало как меня, так и окружающих, представленных четырьмя девицами-орчанками, татуированными с ног до головы.
— Вот объясни мне одну вещь, дружище, — взгромоздился я на стойку