— Из одиннадцати шестеро к моменту появления Гвардии… скончались.
— Скоропостижно?
— Более чем.
— А остальные?
Шесть плюс один — это семеро. Стало быть, есть ещё пять.
— Одного нашли в поместье. Он убил всех, кто там был. Девятнадцать человек. Прислуга. Его матушка. Младший брат.
Что я и говорил. С психами опасно иметь дело.
— И молодая супруга с новорожденным сыном.
Восемь.
— А… сам?
— Он вскрыл себе горло на моих глазах, — Карп Евстратович поморщился.
— А вы чего туда попёрлись?
— Надеялся, что там есть ещё живые. Мои щиты в подобных ситуациях незаменимы. Но увы, опоздал. Люди были мертвы больше суток. Все. И ладно бы, он их просто убил. Нет. Он усадил их за стол, напудрил, причесал. Сам устроился во главе… мне случалось встречать безумных. Но это… это больше похоже на одержимость. Он ждал нас. Сидел и ждал. Потребовал по телефону кого-нибудь одного. Главное, не важно, кого, но чтобы человек достойный и дворянин. Сказал, что хочет сдаться, но лишь равному.
И Карп Евстратович, естественно, благородно попёрся в первых рядах.
— А если бы он вас убил?
Пожатие плечами. Смерть его не пугает.
— Не убил… он… он показал мне. Мёртвую горничную, которая застыла в танце с мёртвым же лакеем. Мёртвую собаку на руках у мёртвого мальчонки. Я этого долго не забуду. Он гордился тем, что сделал. Сковал их льдом, чтобы не испортились. Похвастал, что так они могут держаться вечность. И попросил проводить наверх. Он дождался, когда я поднимусь в обеденную залу. А потом занял место во главе стола и, подняв руку, перерезал себе горло. Одним движением. Использовал ледяное лезвие.
— А сказал что-нибудь?
— Да. Сказал, что он не хотел. Что само… и заслужил. Ах да, и что отдаёт себя на милость Господа.
— Это он зря, конечно. Милости там… сложно там с милостью, в общем.
— Пусть так.
— А остальные?
— Трое вступили в бой… к сожалению, они оказались весьма сильны. Неприятно сильны. И пришлось…
— Живыми не взяли.
— Да. Ещё один попытался скрыться. Двигался к польской границе. И неприятно осознавать, но он имел все шансы уйти.
— Но не ушёл?
— Машина заглохла. И это привело его в такую ярость, что он сгорел.
— Что?
— Мы имеем показания водителя. И да, вы были правы. Молодые люди происходят из хороших семей, получили образование. У всех вполне успешная жизнь, карьерные перспективы и не понятно, что им ещё нужно было. Пелецкий сказал отцу, что ему нужно срочно спрятаться. Мол, сочувствовал террористам, помогал и деньгами. И что жандармерия встала на след. Отец, человек чинов немалых, пришёл в ужас, но решил, что сыну надо помочь. Он выдал денег, машину. И водителя определил, который должен был бы свести Пелецкого-младшего с нужными людьми в Городне. Там планировали пересечь границу… но по дороге мотор заглох.
— Возле Петербурга?
— Нет. Дальше. По словам шофёра, чем дальше уходили от города, тем сильнее молодой барин нервничал. А когда случилась поломка, к слову, ерудновая, которую шофёр обещал исправить, он вовсе потерял разум. Выскочил из машины, начал бегать с криком, что всё пропало. А потом заявил, что он не согласен.
— С чем?
— Увы, выяснить не удалось. Он вдруг вспыхнул и сгорел. Прямо на месте. Чем весьма… скажем так, впечатлил шофёра.
А то. Я бы тоже офигел знатно от такого резкого поворота. Но на всякий случай уточняю:
— А уверены?
— Что сгорел?
— Что сгорел именно этот, Пелецкий?
— Освидетельствование проводили и наши маги, и целители Синода. Сравнивали с образцами крови, которые Пелецкий, поступая на службу в Зимний, предоставил третьему отделению. И да, шофёра тоже опросили. И не только словами, но… ваш старый друг, Михаил Иванович, уверен, что этот человек не врёт.
— То есть, зачистили всех?
— Зачистили? — переспросил Карп Евстратович. — Хорошее слово. Да… от банды Короля кое-что осталось. Но они знают мало. Что поставляли девиц благородным, те развлекались. А вот как именно… тут, полагаю, в курсе были лишь доверенные люди. И они предпочтут молчать, ибо участие в подобном — это прямой билет на плаху.
— А в подземельях?
— Там ещё работать и работать. Но да, подтвердилось. Удалось найти и кладбище. Их много там… его ещё раскапывают, но… — он покачал головой. — Десятки людей… не только женщины. И кто… вряд ли получится выяснить.
Потому что дарники вроде Одоецкой — товар штучный. Их скорее использовали по случаю, точнее ещё раз использовали и прятали тела. А так… нищие, попрошайки, бродяги, шлюхи и просто все те, кто стекается в большой город за лучшей жизнью.
— И что теперь?
— Теперь… из хорошего, каков бы ни был изначальный план, мы его поломали. Вряд ли этот план возможен без силовой поддержки, а её Алхимик, как вы его назвали, лишился. Как и связи с преступными группировками. Конечно, я не настолько наивен, чтобы полагать, будто эта связь не восстановится, но…
— Нужно будет время.
— Именно. Кроме того, Вяземку ждут большие потрясения. Утром Его Величество постановили произвести глобальное переустройство этой части города.
— Как-то вы не сильно радуетесь.
— Было бы чему. Место хорошее. Теперь начнётся война за землю, за то, кто будет строить и что именно…
— Только не фабрики!
— Помилуйте, какие фабрики… тут иное. Скорее есть желание поставить торговые ряды. Или дома. Но люди, что жили на Вяземке, никуда не денутся. А тратить средства на их обустройство желающих нет. И в перспективе это создаст немало проблем. Добавьте передел власти, которая там тоже имеется, а после смерти Короля наступило безвластие… в общем, полиции придётся тяжко.
— Если надеетесь во мне совесть пробудить, то зря.
— Да, что совести у вас нет, это я уже понял, — Карп Евстратович огляделся. — Но это так… хуже другое… скажем так, наши действия многими были сочтены… поспешными.
Молчу.
Жду продолжения, потому что пока не очень понимаю, куда он клонит.
— Помните, я вам рассказывал о том, что и наша власть далека от единства? И ныне… скажем так… происшествие оказалось на руку ретроградной партии.
Ненавижу политику. Там людей хоронили, а они всё пытаются определить, кому стоять у руля.
— Недавние реформы породили свободомыслие, так