Еще как существовало!
И будущее тоже.
Оно притаилось под мебелью, расстелилось тенями в переулке за окном, за дверью.
Эмилия закурила.
– Я не могу так легко отделаться, – сказала она, откинув назад волосы. Голая, она растянулась на диване, переплетя ноги с моими.
Тоже голый, я завороженно смотрел на нее, устроив голову на противоположном подлокотнике. Я хотел бы, чтобы она не говорила, не вставала, чтобы никогда не выбиралась из теплого кокона этого момента.
Но Эмилия встала. Не выпуская изо рта сигареты, натянула трусы, джинсы и рубашку и подошла к столу, где лежали альбом и карандаш.
Она села и задумчиво вдохнула. Затем положила сигарету в пепельницу, открыла альбом, взяла карандаш и, не глядя в мою сторону, словно меня больше не существовало, принялась яростно рисовать.
Печка топила на полную мощность, но мне вдруг стало холодно. Я оделся. Открыл шкаф, взял бутылку орехового ликера и два стакана, потому что чувствовал: они нам пригодятся. И сел напротив Эмилии.
Ее лицо было темным. Она склонилась над листом бумаги, куда я старался не смотреть. На висках у Эмилии блестел пот, дыхание участилось. Нога заброшена на ногу, волосы то и дело спадали на лицо. Она заправляла их за уши, но, увлеченная работой, не останавливалась, чтобы поискать резинку.
Я налил себе полстакана, обвел взглядом бесполезный телевизор, медные кастрюли, которые я начистил. Интересно, заметила ли она, что сад похорошел, чердак убран и кран больше не тек? Впрочем, сейчас было не время спрашивать ее об этом. Часы показывали двадцать тридцать. Сассайя была похожа на звезду, упавшую на землю и закатившуюся в слишком недоступное место. Эмилия одной рукой время от времени подносила сигарету ко рту, а из другой ни на секунду не выпускала карандаш. В тишине было слышно, как поскрипывал грифель.
Когда работа была закончена, Эмилия подняла голову. Строго оценила результат и посмотрела на меня. Глаза ее блестели. Перевернув лист, она положила его передо мной.
Это был портрет юной девушки со светлыми волосами, стянутыми в хвост; несколько прядей выбились, словно от ветра.
Ясные, с хитрым прищуром глаза. Тонкие губы искривились в полуулыбке. Я не знал, кто это. Эмилия нарисовала и плечи, выступающие ключицы, тонкие веревочки купальника.
– Это Анджела, – сказала Эмилия. – Анджела Массиа, – повторила она, четко выговаривая.
Я похолодел. Мне хотелось крикнуть: «Нет, не нужно». Но я не смог выдавить из себя ни звука, потому что понимал: нужно.
Понимал, что нельзя любить кого-то, не зная его прошлого, особенно если там зияет черная дыра.
– Прошло почти пятнадцать лет, но я помню каждую родинку на ее спине, веснушки на плечах. Я помню ямочку на ее подбородке и ямки Венеры на пояснице, которые так нравились мальчишкам. Как я ей завидовала, мне б такие… Они здесь. – Эмилия постучала указательным пальцем по своему веку. – Я вижу, как она идет по пляжу. И глаза ее вижу, это лучшее, что у нее было, как и сиськи. Выжжены в памяти, как будто я ничего другого не видела за всю свою жизнь.
Вначале она мне снилась, вот почему я просила увеличить дозу успокоительных. Я билась лбом о решетку, чтобы выкинуть ее из головы. Как она улыбалась мне, как издевалась надо мной: я все это видела, понимаешь? Она стояла передо мной как живая. А потом меня так напичкали таблетками, что я больше не видела никаких снов. Очень долго. И вдруг однажды мне приснилась Сассайя. Вот почему я оказалась здесь и потревожила твою размеренную жизнь.
Эмилия закурила очередную сигарету, откинулась на спинку стула, всматриваясь в ночь за оконным стеклом.
– Я была последней, кто смотрел на нее. Последней, на кого смотрела она. – Эмилия прикрыла глаза. – От такого не убежишь.
– Начни с самого начала, – попросил я, – пожалуйста.
Эмилия села, выпрямив спину и высоко подняв голову. Плеснула себе немного ликера.
– Мы жили рядом. Она переехала в соседний дом вскоре после смерти моей мамы, и это совпадение я, возможно, восприняла как знак. Мы учились в одном классе, но взаимной симпатии не испытывали – слишком разные. Но, возможно, именно поэтому нас стало тянуть друг к другу. У нее было все. Я ей завидовала: идеальная семья, и сама красотка, уверенная в себе – по крайней мере, так мне тогда казалась. Завидовала и восхищалась ею. Ведь если ты красив и умен, значит, ты этого заслуживаешь, правда? Но вообще-то она была стервой. – Эмилия улыбнулась. – Знаю, о мертвых или хорошо, или ничего. Но она была такой, ничего не поделаешь. Не только стервой, конечно. Она была разной. Я думала, что знаю ее, как себя.
В школе она меня игнорировала, говорила, что я «принижаю ее авторитет». На море мне приходилось стелить полотенце подальше от одноклассников, хотя перед выходом из дома мы вместе с ней красились, бегали в туалет.
Конечно, теперь, когда прошло столько лет, я вижу, что она была как роза с одним шипом из «Маленького принца». В тюрьме были кое-какие книги, «Маленький принц» пользовался особой популярностью, – добавила Эмилия, словно отвечая на изумление, внезапно возникшее на моем лице. – Помнишь: «Самого главного глазами не увидишь»? Фигня какая-то, но, когда у тебя перед глазами столько дерьма, она очень даже заходит.
Перед моими глазами была Эмилия, моя любовь, и я знал, что все эти слова даются ей с невероятным трудом. Мне тоже было очень нелегко.
– В общем, у нас с ней были непростые отношения. Представь, я впервые поцеловалась с ней, не с мальчиком. «Я тебя научу, – она сказала, – ты такая недотепа!» И при этом вела себя так, будто приносила себя в жертву. Но я-то чувствовала, что ей нравится, и мне тоже нравилось. И тогда я подумала: какая же ты Анджела? Ты – дьявол. Я не знала тогда, что дьявол – это я.
Возможно, я была одержима ею, как написали в одном отчете. В другом написали, что в моем больном воображении она заняла место матери. У меня никого не было. Ни друзей, ни подруг настоящих, ни парня. Только ты, один-единственный, почему-то решил, что я красивая. Мне было наплевать на школу, на танцы, на фортепиано, на все, что навязывала мне мама. У меня ничего не получалось, а мама твердила: «Главное – не добиться успеха, главное – учиться! Не сделать карьеру, а узнавать новое!» Но ты же видишь, в каком гребаном мире мы живем? Если не добиваешься успеха, тебе конец. Тогда уж лучше всю жизнь провести в тюрьме.
Она