В мире за «Перекрестком» битва выиграна.
Как небольшой, озлобленный, жаждущий власти остаток гамильтонианства угрожает разнести эту победу вдребезги — вот история, которая вас ждет.
Каковы бы ни были ваши собственные взгляды, прислушайтесь к тому, что говорят герои и героини Смита.
Восхищайтесь их независимостью, их отвагой, их духом первопроходцев, их бесшабашным банальным юмором.
И, черт возьми, вы вполне можете оценить и тяжелое положение мелких неудачников, таких как Хитрец Дик Милхаус и гнусавый Бакли Ф. Уильямс-младший, раз уж на то пошло.
Прежде всего, получайте удовольствие.
Теперь… пристегните ремень безопасности…
Поездка будет не из легких.
АНДРЕА МИЛЛЕН РИЧ, Президент Laissez Faire Books
Мое вступление на пост Главы Правительства будет сопровождаться чувствами, сродни тем, что испытывает преступник, идущий к месту своей казни.
— Джордж Вашингтон 4 февраля 1789 г.
I: Полуденный выстрел
…прекратит вещание в начале следующего месяца.
В совместном пресс-релизе руководители других сетей выразили сожаление по поводу кончины старейшей вещательной корпорации Америки и обязались использовать активы, присужденные им федеральным судом по делам о банкротстве, чтобы продолжить ее традицию вещания «в общественных интересах».
В связанной с этим новости сообщается, что на следующей неделе в восьмидесяти городах сетка телевещания будет сокращена еще на два часа.
Главы ФКС и Министерства энергетики, официально недоступные для комментариев, неофициально опровергли слухи о том, что сокращение вещания связано с недавней критикой в СМИ экономической и энергетической политики Президента.
— Новости «Очевидец» на 4 канале KOE Денвер, 6 июля 1987 г.
ВТОРНИК, 7 ИЮЛЯ 1987
Очередное знойное денверское лето.
Выцветший плакат был криво прибит степлером к фанерной двери заброшенной забегаловки на углу Колфакс и Йорк:
ЗАКРЫТО ПО ПРИКАЗУ ПРАВИТЕЛЬСТВА СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ Министр энергетики установил, что данное предприятие Представляет собой неоправданный расход Драгоценных и Истощающихся Энергетических Запасов нашей Страны.
МЭ 568-90-3041
Сквозь грязные от копоти окна я видел, как они вяло шевелятся — попрошайки, прячущиеся от солнца.
Я же жарился на парковке, мой потрепанный служебный «Плимут» медленно погружался по самые колпаки в горячий асфальт.
Запихивая в себя безвкусный обед из бумажного пакета, я тщетно мечтал о сигаре и репетировал свой обширный репертуар оправданий.
День с самого начала пошел наперекосяк: завтрак прервал вызов в полуразвалившийся гараж на Эмерсон-стрит.
Кто-то подвесил к стропилам труп, выпотрошил его и освежевал, словно оленя.
Кровь из туши стекла в оцинкованное ведро на полу, а кожа была аккуратно сложена на кухонном стуле с прямой спинкой — из тех, что обычно валяются в гаражах, без двух перекладин и скрепленных проволокой для картин.
В утреннем воздухе стояло то самое безветренное, напряженное ожидание, сулившее сорок градусов жары или больше.
В гараже начало было уже неплохим: обычная паутина и моторное масло быстро уступали место приторному запаху скотобойни.
А сегодня днем веселье продолжится, когда я буду объяснять «Ньюс-Пост» и куче микрофонов — не говоря уже о начальнике моего отдела — почему патрульных, нашедших тело во время обычной облавы из-за комендантского часа, стошнило прямо на улики.
Черт, да я и сам чуть не… Я посмотрел на свой сэндвич и содрогнулся.
Желудок и без того донимал меня. Двадцать семь лет в полиции, и вот теперь боль поползла по левой руке вниз, к запястью.
Может, дело было в паршивом графике, в ужасной еде. Может, в том, что я постоянно беспокоился: рак; мини-оспа;
…риск наткнуться на старого друга в упаковке контрабандной мясной нарезки.
Может, это была депрессия, которую боялись назвать своим именем, или вид стариков, побирающихся на улицах.
А может, я просто пересмотрел сериалов про докторов.
Впрочем, сорок восемь — подходящий возраст, чтобы беспокоиться, особенно для копа.
О, я пытался поддерживать форму: диеты, упражнения, витамины — до того, как они стали слишком рискованными.
Но после того, как Эвелин свалила, все это стало казаться пустой тратой времени.
Мне, правда, удалось завязать с кофе, что само по себе подвиг для работы, которая вертится вокруг урны с кофе в участке.
Девятнадцать лет в убойном, а вид человеческих кишок, сваленных на грязный бетонный пол, все еще мог вывернуть меня наизнанку.
Что ж, лучше уж так, чем зачерстветь. И вот теперь, пока солнце пекло крышу моей машины, выхлопы раздолбанного городского автобуса убивали остатки моего аппетита.
Я скучал по сигарам за обедом и никак не мог понять, начал ли скисать маленький пакет молока в моей руке.
Отчего-то неизвестность — хуже всего.
Больше всего на свете мне хотелось снять промокший пиджак, но считается, что вид наплечной кобуры вызывает у публики панику.
Я знал, что пот разъедает засунутый мне под левую подмышку поношенный, неуставной «Смит-и-Вессон» 41-го калибра «Магнум».
Кожаная портупея промокла, а грязный эластичный ремень медленно натирал потницу на затылке.
Если бы только… черт, да хотя бы лет пять назад. Можно было насладиться гигиеничным обедом в кабинке с кондиционером.
Теперь же на половине дверей в центре города болтались таблички ЗАКРЫТО ПО ПРИКАЗУ; вторую половину, казалось, прихлопнула «экономическая перестройка».
А нелицензированный кондиционер был преступлением похлеще, чем припрятывание серебра.
Автобус на углу с надсадным вздохом тронулся, наполнив мою машину сизым дымом.
Не надо было парковаться так близко к улице, черт побери. На пустой, замусоренной парковке у меня был выбор.
Я плюнул на обед, комкая обертки, когда радио, бормотание которого я до сих пор игнорировал, заговорило обо мне:
— Пять-Чарли-Девятнадцать, выезжайте, Код Три, возможное убийство, юго-западный угол Шестнадцатой и Гейлорд.
Это я, конечно, более известный всем, кроме диспетчеров, как лейтенант Эдвард У. Беар.
«У» — это Уильям, но благодаря этому сукину сыну А. А. Милну и миру, полному остряков, я довольствуюсь именем Уин.
— Пять-Чарли-Девятнадцать… — Я швырнул бумажки на заднее сиденье и завел двигатель.
Он астматически кашлянул, и, когда мотор схватился, по мне пронеслась волна адреналина.
Сигналя, я вильнул и, чиркнув днищем, выехал на Колфакс, разлив недопитый пакет молока на пол.
Я прорезал редкий поток машин — визг тормозов и проклятия велосипедистов — проревел незаконную сотню ярдов против движения по Йорк, свернул налево через парковку на Гейлорд и помчался прочь под вой сирены и всполохи красной мигалки.
Это было всего в одном квартале отсюда. Четыре потертых «черно-белых» перегородили улицу, их мигалки на крышах вращались у замусоренной обочины перед разваливающейся местной мечетью, которая раньше служила мексиканской католической церковью.
Тяжело дыша, я