Я пожал плечами. — Не против пистолета-пулемета. Да, это был он.
— В законах об оружии есть одна особенность: если уж вы рискуете их нарушить, то стоит рисковать ради чего-то мощного.
— Закон лишь поднимает ставки. Посмотрите, как металлодетекторы в аэропортах заставили угонщиков перейти на бомбы.
— Если вас это утешит, похоже, ваш профессор умудрился захватить с собой по крайней мере одного из нападавших.
— Я бы предпочла, чтобы он добрался до собрания, — мрачно сказала она.
— Я надеялся, что у вас будет какая-нибудь версия, кто это сделал.
— У вас, ребята, есть какие-то счеты с кем-то? — Я ткнул большим пальцем в сторону коридора, полного совсем не-пропертарианских организаций.
Она улыбнулась. — Мы не настолько важны.
— Я иногда задаюсь вопросом, что случится, когда правительство или организованная преступность начнут понимать, к чему мы клоним… Но нет, я не знаю, кто это сделал, Уин.
— Жаль, что не знаю.
— Вы были особенно близки с Мейссом?
— Мы всего пару раз ходили на свидание, а так я видела его в основном на партийных собраниях.
— Последние несколько месяцев — вообще нет. Я удивилась, когда он позвонил.
— Вы сказали, его что-то беспокоило?
— Это одна из причин, почему я думала, что он мог отойти от дел.
— Он сказал мне, когда только вступил в партию, что это не очень-то обрадует определенных людей.
— Ну, вы знаете, безопасность и все такое.
— Позже, уже после того, как он уволился с секретной работы, он намекал, что они могут и не позволить ему разгуливать со всей этой секретной информацией.
— Это была своего рода злая шутка: они дали ему пистолет, чтобы он мог защищаться, и…
— …ему, возможно, придется применить его против тех, кто ему его дал?
— Такое действительно случается, — сказала она.
Я подумал об Оскаре Берджессе, но кивнул в сторону стойки с литературой. — Вам об этом знать лучше, чем мне.
Я порылся в пиджаке и вытащил монету Галлатина. — Видели когда-нибудь такие?
Она разгладила пластиковую упаковку и перевернула ее, приподняв брови. — Золото, не так ли? На ощупь достаточно тяжелая.
— Вы думаете, Мейсс был… «накопителем»? Или даже «толкачом»? Я слышал, вы, ребята, очень цените золото и серебро.
Она покачала головой. — Я бы не знала. Пропертарианцы выступают за твердую валюту, но с тех пор, как были приняты новые законы о валюте, они помалкивают о том, что у них есть.
— Я никогда не слышала, чтобы Вон упоминал золото.
— Вы не знаете, были ли у него еще такие?
— Не знаю.
— Жаль, что у меня таких нет.
— Мне тоже. Есть идеи, кто такой этот Галлатин?
— Имя кажется смутно знакомым.
— Спросите Джона — он может знать… — Она начала немного сникать. Сказывалась реакция. Я встал.
— Ладно, Дженни, могу я переговорить с остальными, по одному?
— Я постараюсь как можно скорее убраться с вашей дороги.
Она снова улыбнулась. — Не беспокойтесь об этом.
— Они будут рады помочь. Не торопитесь. — Она повернулась к двери.
— Дженни… еще кое-что, что я буду отрицать, если вы повторите: Мейсс знал, что умрет, но сохранил достаточно хладнокровия, чтобы четырежды нажать на спусковой крючок.
— Я не согласен почти со всем, во что вы верите, но если вы все такие, однажды пропертарианцы окажутся в Белом доме.
Она посмотрела на меня, словно видела впервые, затем ухмыльнулась и похлопала меня по щеке. — Мы еще сделаем из вас анархо-капиталиста, лейтенант.
Она сунула мне в карман пиджака ту самую книжку Мэри Росс-Берд в мягкой обложке и вышла из комнаты.
ЧЕТВЕРО ИЗ ДИРЕКТОРОВ не знали Мейсса, разве что видели его на партийных мероприятиях. Мэри Лу Маллиган, дама-банкир, уволившаяся после Законов о валюте 84-го года, ходила с Мейссом на свидания, но все, о чем он говорил, — это физика… и Дженни.
Зато Джон Карпентер знал о Галлатине. В 1790-х годах он отговорил кучку разъяренных пенсильванцев вешать сборщиков налогов Джорджа Вашингтона, предотвратив тем самым вторую революцию. Галлатин умер в 1849 году, и Карпентер не мог понять, что к чему — тут все тихонько хмыкнули — с этим «Г.С. 76». Революционер? Галлатин приехал из Швейцарии не раньше 1780 года. Исследователь — безусловно: профессор Гарварда, изобретатель науки этнологии, финансовый гений и министр финансов при Томасе Джефферсоне.
Но Президент? Чего?
Я поглядывал по сторонам в поисках анархо-капиталистов с оружием, но не замечал никаких характерных выпуклостей, пока не добрался до директора по политическим действиям, коренастого парня лет тридцати, бывшего копа, который подтвердил слова Дженни, добавив:
— Я же предупреждал его взять «автомат»! Теперь даже не могу сказать: «А я говорил!» — Он уволился из полиции, чтобы написать книгу по этике. Думаю, у него был .45-й.
На выходе я прошел мимо банки для пожертвований, наскреб пять или шесть необаксов и, пожав плечами, бросил их внутрь — примерно по цене хорошей канадской сигареты. Или той книги в мягкой обложке у меня в кармане.
III: Ферма МакДональда
Простое заявление о том, что между правами человека и правами собственности нет конфликта, уступает половину аргумента врагам свободы.
Все права человека — это права собственности, начиная с права владеть собственной жизнью, права владеть и контролировать тело, в котором она обитает, и далее, до каждого чувства и мысли, каждого мнения и идеи, каждого блага и услуги, которые эта жизнь и тело способны создать.
— Мэри Росс-Берд «К новой Свободе»
Я добрался домой только после того, как отключили электричество.
Сначала — бумажная работа: убийство Мейсса и та штука в гараже.
Затем я позвонил вниз, чтобы узнать, как продвигаются лабораторные отчеты, и начал набрасывать графики расследования.
В пять мне позвонили и велели зайти к начальнику отдела, капитану Роджеру МакДональду, единственному человеку в убойном, кто был ниже меня ростом.
Но если я широк в кости, то он был круглым, с волосами, похожими на слой мокрой краски, и вечно влажными ладонями.
Естественно, он был из тех, кто настаивал на рукопожатии.
— Хотели меня видеть, Мак?
Я сел, незаметно вытирая руку о штанину.
Его кабинет был выкрашен в тот же облезлый оливково-серый цвет, что и мой, но ему не хватало домашнего уюта, создаваемого другими легавыми, хлещущими кофе.
Его окно