— Да, Уин. Я хотел знать, как продвигаются эти два дела — убийство из автомата и, э-э, освежевание.
— Я решил передать дело с гаражом Джеймсу, — сказал я, жалея, что у меня нет сигары.
— У нас всегда пара таких случаев, когда сокращают мясной паек. Я сосредоточусь на Мейссе — там есть пара интересных зацепок, и у меня как раз стол чист после того, как мы разобрались с расчлененкой налогового инспектора… я же говорил, что это юрисдикция шерифа, как и те, другие… — Он выглядел неловко.
Я приглашающе приподнял брови.
— Да ладно, Мак, что тебя гложет? Прости, то есть: „Что у тебя на уме?“
— Что ж, я… тут душно. Как насчет того, чтобы прогуляться?
— Ты босс, босс. — Я посторонился, давая ему проковылять через дверь в главный офис, где мои коллеги шумно плодили бюрократию.
Моя собственная пишущая машинка снова сломалась на полпути к графикам расследования. Придется ждать, пока Джеймс закончит со своей.
Мак не проронил ни слова, пока мы протискивались мимо узелков из клерков и стенографисток, которых скученность вытеснила в коридор.
Он нервно оглядывался через плечо, вздрагивая от каждого стука, и свернул направо, к мужскому туалету. Я стоял снаружи, ожидая.
Дверь приоткрылась на щелку. — Псс! — Это был МакДональд, выглядывающий на меня. — Уин, зайди сюда, будь добр?
Я пожал плечами и толкнул дверь в привычную дымку табачного и марихуанового дыма.
Мак стоял на коленях, заглядывая под кабинки. Он смущенно поднялся и подошел к раковине, включив воду на полную.
Он дал ей течь.
— Водоканал будет от тебя в восторге, Мак.
Я залез в носок, извлек двухдюймовый „бычок“, о котором думал весь день, и закурил, упиваясь своим вкладом в никотиновую атмосферу.
Он закурил сигарету, судя по бумаге — мексиканскую. — Я знаю, это кажется нелепым, — он нервно затянулся, — но мой кабинет прослушивают!
Я ахнул, скорее от нехватки кислорода, чем от удивления. — Что?
— Это ты мне скажи. Телефон тоже!
— Мак, это мы занимаемся прослушкой и „жучками“ — мы же копы, помнишь?
— Кто-то делает это с нами, Уин. Со мной! И, кажется, я знаю, кто!
— „А кто поставит „жучки“ на этих „жучков“?“[11] — процитировал я вполуха, в основном для себя.
— Выключи эту дурацкую воду. У них все равно есть фильтры, которые уберут ее прямо с пленки.
Он стоял, шаря в дымке в поисках чего-нибудь, чем можно вытереть руки, и в итоге остановился на своем галстуке.
— Уин, у меня другая проблема, и я не знаю, что с ней делать.
— Что-то еще тебя „прослушивает“?[12]
Он затушил сигарету и закурил другую. Когда-нибудь и я так буду делать, когда буду получать капитанскую зарплату. — Ты можешь быть серьезным? Это не смешно!
— Тебе нужен отпуск, Мак. Пять дней в году — это просто…
— Уин, слушай! Я должен снять тебя с дела Мейсса. Мне не положено говорить тебе почему, но будь я проклят, если… чем они могут мне угрожать? Потерей моей обесцененной пенсии?
Я мрачно кивнул. — Особенно теперь, когда нужно вкалывать сорок лет. Времена везде тяжелые. Продолжай.
— Приказ пришел сверху, бог знает, с каких высот. В этом деле больше, чем я могу тебе сказать, больше, чем я сам знаю… или хочу знать! В общем, ты снят с дела.
Он выглядел облегченно.
Я сидел в этом смраде и думал. Мне и раньше намекали „притормозить“, но редко когда это было так деспотично и бессмысленно.
Я прислонился к грязной стене, скрестив руки на груди, и сказал об этом, не вынимая сигары изо рта.
— Ты должен понять… — взмолился МакДональд. — Тут что-то крупное…
— Ага, — сказал я, думая о блестящей золотой монете в кармане.
— Кто это, Мак, местная мафия… может, правительство?
Свиные глазки Мака расширились на долю секунды.
— Боже мой, Уин, с чего ты взял, что есть разница? Где ты был последние тридцать лет?
Я поднял брови.
— Что ж, против мэрии не попрешь. Хочешь, чтобы я вернулся к убийству в гараже?
— Спасибо, Уин. Не думаю, что это будет необходимо. Можешь быть уверен, завтра у тебя будет дюжина новых дел. Увидимся утром?
— Свежим и отдохнувшим. Давай выберемся отсюда, найдем немного кислорода!
Я щелчком отправил последние полдюйма сигары в писсуар и вышел в коридор, опережаемый клубом дыма.
К 6:30 я сидел в кофейне напротив здания мэрии и администрации округа, ожидая своего автобуса.
Заведение было полно знакомых лиц, почти все — городские служащие; одна из причин, почему на двери не было серой таблички „ЗАКРЫТО ПО ПРИКАЗУ“.
Я отвернулся к окну, не желая разговаривать, и лениво наблюдал за улицей.
За стойкой радио зачитывало списки убитых в нашей последней победе в Новой Гвинее.
У папуасов люди должны были закончиться еще три года назад.
Мак не упомянул о том, что мне казалось первоочередным: о вмешательстве федералов.
Берджесс был более чем счастлив упомянуть об этом.
Теперь меня отстранили без единой служебной записки — к большому облегчению моего начальника — из-за смутного давления „бог знает, с каких высот“.
Кабинет Мака прослушивался, если верить ему, а телефон стоял на „жучке“.
Бывший ученый с допуском к секретности, которому полагалась собственная машина и казенный пистолет, смертельно боялся того самого агентства, на которое когда-то работал.
Вишенкой на торте был тот факт, что упомянутого профессора застрелили из „Ингрэма“ .380 калибра — излюбленного инструмента для тайных операций СекПола.
Так что же на самом деле происходило? Вероятно, я никогда не узнаю. Завтра утром я вернусь к обычным ограблениям на Капитолийском холме.
Через окно я увидел, как Мак вышел из здания мэрии и администрации округа с портфелем в руке.
Он остановился, чтобы поправить галстук, и шагнул на улицу. Внезапно раздался визг, когда припаркованная машина резко ускорилась.
Мак обернулся; досада, непонимание, внезапный ужас сменяли друг друга на его лице. Он побежал, пытаясь добраться до разделительной полосы. Слишком поздно.
Передний бампер ударил его на уровне колен — тошнотворный глухой стук полого металла о плотную плоть.
Его тело обмякло, как тряпичная кукла, голова и руки повисли на капоте, ноги исчезли под машиной. Машина даже не замедлила ход.
Я слышал рев двигателя, когда педаль вдавили в пол.
Мака швырнуло