Проходя по дому, я распахнула все окна и двери. Внутрь тут же ворвался свежий хвойный воздух, развеивая затхлость. А потом я начала уборку.
Я погрузилась в процесс с головой — методично стирала пыль сверху вниз. Чихала каждые пару минут, но мне было все равно. Привести в порядок собственный дом оказалось почти медитацией. Успокаивающей. Целительной.
Я настолько увлеклась, что даже не услышала, как кто-то вошел. Только когда по комнате прокатился знакомый низкий голос — голос, которого я не слышала слишком долго — меня словно током прошибло.
Голос, от которого заныло сердце.
— Привет, Мэдс.
Я чуть не разломалась в тот момент. Не тогда, когда Адам швырнул меня о стену. Не когда ударил ногой в ребра. Не когда я на четвереньках доползла до спальни и заперлась изнутри. Не когда он бросил меня одну «обдумать свое поведение». Не когда я, корчась от боли, паковала в машину все, что могла унести. Не когда проехала всю страну в одиночку, измотанная и напуганная до дрожи.
А услышав голос Нэша?
Вот тогда я чуть не сломалась.
Потому что я любила Нэша Хартли столько, сколько себя помнила. Сидар-Ридж был всего лишь городом. А Нэш… он был домом. И всегда им останется.
2
Нэш
Боже, какая же она была красивая. Даже с растрепанными черными волосами, закрученными в пучок на макушке и покрытыми пылью. У меня все внутри сжалось. Я скучал по Мэдди, словно по потерянной конечности — как будто без нее я не мог идти прямо.
Я поперхнулся кофе, когда Грей позвонила и сказала, что Мэдди вернулась. Не поверил. Никогда бы не подумал, что моя лучшая подруга на свете решит переехать обратно в родной город, даже не написав мне сообщения.
Где-то глубоко внутри вспыхнула злость. Что, черт возьми, произошло между нами? Мы ведь делились почти всем. Но что-то изменилось — не так давно, когда она переехала в Атланту к тому идиоту.
Звонки становились все реже, а если мне удавалось поймать ее на линии, она тут же сворачивала разговор, если он был рядом. Но все же иногда я видел свою Мэдди. Ту, что смеялась от души. Ту, что могла задать мне трепку, когда нужно, но при этом всегда стояла за меня горой. Меня убивало то, что она сдерживала себя со мной.
Хотя, Мэдди всегда умела хранить секреты. Мне приходилось выуживать правду, как опытному агенту ЦРУ. Но почти всегда я добивался своего. Почти.
Обычно она замыкалась, потому что думала, что будет меня этим нагружать. Она никогда не верила, что я хочу знать о ней все — и радости, и беды.
Мэдди откинула со лба выбившиеся пряди. Я всегда любил эти волосы. Воронье крыло. Настолько темные, что порой отливали синевой, особенно рядом с ее пронзительными голубыми глазами, которые видели меня насквозь.
— Нэш, — хрипло произнесла она.
Я не двинулся. Не сказал ни слова. Будто язык онемел. Как тот человек, который всегда был мне дороже всех, мог не позвонить?
Мэдди нервно переплела пальцы, словно волна тревоги прокатилась по ней.
Эта нервозность вывела меня из оцепенения. Я никогда не мог спокойно смотреть на ее дискомфорт. Ноги сами сократили расстояние между нами, и через секунду я заключил ее в объятия.
Сначала Мэдди напряглась, и я почти отпустил, но потом ее тело расслабилось, и она растаяла в моих руках. Сколько раз я держал ее так? Сотни? Тысячи?
Мы были нежными друг с другом еще в начальной школе — держались за руки, обнимались. Люди думали, что это странно, но это было просто… мы. Со временем держаться за руки перестали, но объятия остались всегда.
Мэдди умела обнимать как никто. Будто могла сказать всем телом все, что чувствует. И всегда удивляла своей силой.
Я склонился к ее волосам, почти касаясь их губами.
— Соскучился.
Мэдди вздрогнула.
— Я тоже скучала.
В ее голосе было что-то… не то. Как будто она сдерживала прилив эмоций.
Я ослабил объятие, чтобы отстраниться, хотя меньше всего на свете хотел это делать. Взгляд скользнул по ее лицу. Мэдди всегда была со светлой кожей, но сейчас бледность была пугающей. Под глазами темные круги.
Живот свело узлом, который не развяжется, пока я не буду уверен, что с ней все в порядке.
— Что случилось?
Это должно было быть первой мыслью, а не обида, что она не сообщила о возвращении. Я должен был понять, что она не уехала бы и не переехала обратно без причины. И рядом не было и следа того придурка.
— Ничего, просто…
Я прищурился.
— Не ври мне. Мы так не делаем, помнишь?
Глаза Мэдди заблестели, и в этих бескрайних глубинах плеснулась боль, которую я бы сделал все, чтобы забрать себе. Она отвела взгляд к окну.
— Я все испортила.
Я убрал прядь с ее лица.
— Тогда будем исправлять.
Она выдохнула дрожащим дыханием.
— Я уже исправила… то есть, все позади.
— Мне нужно больше информации, Мэдс.
Ее губы дрогнули, и внутри что-то отпустило от этой искры.
— Ты был прав насчет Адама.
Брови поползли вверх.
— Он придурок.
Мой взгляд тут же упал на ее левую руку. Безымянный палец был пуст. Облегчение накрыло мгновенно и сильно, чувство, на которое я не хотел смотреть слишком пристально. Но отрицание — мой вечный спутник, когда дело касалось Мэдди.
Я усмехнулся:
— Эти чертовы лоферы должны были насторожить тебя сразу. С кисточками? Серьезно?
Она хрипло рассмеялась:
— Надо было тебя слушать.
Моя улыбка стала шире:
— Напомню тебе об этом, когда в следующий раз будешь спорить со мной.
Мэдди закатила глаза:
— Конечно, напомнишь.
Я снова обнял ее, вдыхая глубоко. Ее запах — ваниль с ноткой персика — окутал меня и принес чувство покоя, которого у меня не было больше двух лет.
— Ты в порядке?
Я почувствовал, как в ней мелькнуло напряжение, но она кивнула.
— Теперь да.
Я припарковал свой внедорожник на свободное место возле забитой машинами тропы. Автомобилей было не сосчитать, и это означало одно: я опоздал, и мне это еще припомнят.
Но уже ничего нельзя было изменить. Всю ночь я ворочался, не в силах избавиться от образов Мэдди. Эти тени в ее глазах. Каждый раз, когда я пытался спросить, что произошло с тем придурком, она ловко уходила от ответа. В этом вся Мэдди. Врать она не умела, зато избегать умела мастерски.
У меня не оставалось выбора, кроме как дать ей время. Мэдди всегда жила по своим невидимым часам. Все, что я мог, — быть рядом, пока она не решит открыть свои карты. Так что я остался. Помог ей разобрать машину, закончить уборку в этом убитом домике.
Я говорил без умолку, делился сплетнями о городе, рассказывал, что нового у моих братьев и сестры. Но обходил стороной все серьезное, потому что эти тени в ее глазах не давали мне покоя.
Челюсти сжались. Скорее всего, этот ублюдок изменил ей. Он из тех, кто на такое способен.
Заглушив мотор, я выбрался из машины и направился к своей семье. У меня были сложные отношения со спасательными вылазками. Мне нравилось помогать тем, кто в беде, и быть на природе. Нравилось это чувство цели, особенно когда мы работали вместе с семьей.
Но была и обратная сторона. Правила, регламенты. И постоянные сравнения с братьями и сестрой. Грей — маленькая, но сильная, прошедшая через многое, чтобы быть здесь. Холт — блудный сын, вернувшийся к всеобщей радости и ставший лидером команды. Роан — молчаливый и сосредоточенный, лучший следопыт из всех, кого я встречал. Лоусон — старший, защитник, который брал ответственность за всех, и здесь, и в полицейском участке, где был начальником.
На лбу отца пролегли морщины, когда я подошел.
— Все в порядке?
Я нахмурился, но тут же попытался стереть выражение. Отец только-только приходил в форму после сердечного приступа и перелома ноги. Ему не нужны мои проблемы.
— Проспал.
На лице Грей промелькнула тревога, но она промолчала. Она знала, каково это — быть в центре чьего-то беспокойства.