С приближением годовщины Хосино все больше мрачнела. Ей тяжело давалась осень. Если бы только вместо меня она встретила более веселого человека, который перебил бы боль потери новыми, добрыми воспоминаниями, может, она бы не погибла. Я знал, что теперь уже поздно об этом думать, но мысли рождались сами собой. Быть может, тучи Хосино так и не рассеялись из-за того, что ей достался такой мрачный и бесчувственный друг.
«В этом году получился такой классный фестиваль! А уж когда Сэяма-кун захватил сцену, я чуть со смеху не лопнула. Это успех! Совершенно счастлива, что Момока-тян тоже к нам выбралась. Она говорит, что останется на второй год. Вот бы в двенадцатом классе всем вместе участвовать в следующем фестивале…»
Кажется, из груди вынули какой-то осколок. Хорошо, что хоть здесь я справился и не побоялся осуществить дерзкий план. Раз пишет про двенадцатый класс, значит, видимо, еще не думала умирать. Но тогда что ее подтолкнуло? Я хотел и боялся узнать.
«Сэяма-кун знает, что я пыталась покончить с собой. Он признался мне в любви, но я уверена, он просто хотел меня остановить. Скорее всего, Момока-тян подговорила».
А это, видимо, про день накануне годовщины. Когда я попросил ее не умирать. Как же неправильно она все поняла. Я просто болван, что не объяснил как следует. Вот она и не услышала меня. Если бы только я справился получше, может, она бы не решилась…
«Оставила маме, Момоке-тян и Сэяме-куну письма. Хотя, скорее, прощальные записки. Простите меня, пожалуйста. Я иду к сестре».
Я не выдержал и закрыл блокнот.
Кажется, понимаю, почему мать Хосино отдала его мне. Это упрек тому, кто не спас ее дочь. Как никогда четко я осознал, что Судзуна Хосино умерла из-за меня.
Больше не в силах продолжать, я сложил «Тетрадь слез» в рюкзак. Испустил глубокий вздох. Хосино умерла из-за меня. Еще бы совсем чуть-чуть – и она осталась бы в живых. Но она оборвала собственную жизнь. Обещала, что будет жить, но умерла, даже не попрощавшись со мной. А как же улыбка и слезы в тот вечер? Я отказывался верить, что она притворялась.
Я был уверен, что она не сделает рокового шага. Что же случилось в то утро?
Охваченное сожалениями, сердце сжалось в груди. Я задыхался.
В горле застрял ком, нос опух, глаз задергался – но я уже понимал, что все равно не заплачу. Я давно знал все эти ощущения и мог сказать по опыту, что слезы не польются. Меня переполняла беспомощность, и я рвал на себе волосы. Никакие воспоминания, никакая боль не выливались слезами. Они не облегчали даже самое страшное горе.
От обиды и беспомощности я уронил голову в ладони.
«Когда тебе грустно, смейся», – велела мне когда-то покойная мама. Но смеяться я тоже не мог.
– А-а-а-а-а!!! – закричал я, что было силы в легких, наплевав на прохожих.
Раз плакать не могу – буду кричать, пока не сорву горло. Даже тогда слезы все равно не полились.
Зря я не послушался отца. Лучше бы прожил всю жизнь, ни к кому не привязываясь. Хосино бы все равно умерла, неважно, встретились бы мы или нет. Из-за того что я по дурацкой прихоти ее окликнул, теперь познал бездну отчаяния.
Слишком горькой ценой мне дался урок: оттого, что привязываешься к человеку, твоя суть не меняется.
Зря мы познакомились.
Мои слезы
«Правда о гибели школьницы в ДТП в городе ХХХ. Найдено видео с авторегистратора #моментаварии».
Как раз когда я собирался идти домой, пришло сообщение от Момоки. Только заголовок и видео, никакого комментария. Сердце забилось быстрее, почуяв неладное. Видимо, текст и изображение экспортировались из ссылки на твиттер.
Я нерешительно нажал на воспроизведение.
Оператор… Ну, то есть машина стояла на узкой улочке с односторонним движением, на перекрестке. Для автомобилей горел красный сигнал светофора. По закапанному моросью стеклу прокатились дворники, и на пешеходном переходе тут же показалась школьница с хвостиком.
Я мгновенно узнал Хосино. И форма наша, и вообще – я бы ее где угодно узнал. И я точно видел, что она переходит на зеленый.
Но тут на перекресток на полной скорости вылетела машина, сбила девушку и только тогда остановилась. На этом видео обрывалось.
Я еще раз запустил ролик, чтобы убедиться, что все понял правильно.
– Хосино… не покончила с собой, – пролепетал я дрожащим голосом.
По всему телу пробежали мурашки, меня ударил озноб.
Она не покончила с собой. Она погибла в аварии.
Нет, это знание ее волшебным образом не вернет. И все же, когда я понял, что Хосино умерла не по собственной воле, душу озарило светом.
Дрожащими руками я вытащил «Тетрадь слез» из рюкзака и открыл на последней непрочитанной странице.
«Я собиралась уйти к Юдзуне, но Сэяма-кун хочет, чтобы я осталась жить. Сказал, что любит меня. Что поможет. Значит, не обманывал. Прости, что сразу не поверила».
«Как будто пелена спала с глаз. Он сказал, что ради меня готов умереть. Не шутил! Юдзуна, подожди еще немного. Я все-таки… хочу жить. Решила, что мы вместе встретим завтрашний день».
«Выбросила записки в мусор. Они больше не нужны».
«Оказывается, и правда бывает болезнь, при которой слезы смертельны. Я так хотела, чтобы Сэяма-кун когда-нибудь расплакался, но лучше подарю ему улыбку, и не одну. Сама тоже постараюсь смеяться почаще».
«Хочу сказать ему, что тоже его люблю. А то он набрался смелости, а я так ничего и не ответила. Хоть сейчас ему звони.
Спасибо, что подарил мне волю к жизни. Люблю очень!»
Она и правда всей душой захотела жить. И мне впервые в жизни кто-то признался в любви.
И я, и я тебя очень люблю!
Глаза зажгло. Дыхание сбилось.
Хосино не хотела умирать! Она говорила правду! Она всеми силами пыталась жить!
Значит, услышала все, что я пытался сказать. Теперь, когда я в этом убедился, чувствовал, как исчезает груз на сердце. И вместо него разгорался нестерпимый стыд.
Я так крепко схватился за лацканы пиджака на груди, что чуть не задушил себя собственным воротником.
Как же я мог так сходу поверить в эту нелепицу из новостей и столько гадостей напридумывать про Хосино? Не подумал, что это могла быть обыкновенная авария, и сразу усомнился в Хосино! Она мне поверила, а я ей – нет, и теперь презирал себя за это.
Вдруг на блокнот что-то капнуло. Я успел подумать, что дождь пошел.
Только почему-то по белой бумаге отчетливо расползалась голубоватая клякса.
Кап, кап! Странички заливало. Я поспешно стер рукавом капли, чтобы они не размыли слова, которые оставила Хосино. Но почему-то на месте стертых все время появлялись новые, и бумага намокла.
Вдруг я все понял и поднял руку к щеке. Это мои слезы!
Только тут я сообразил, что плачу.
– Ха-ха… Ура!..
Я несколько раз проверил, что никакой ошибки нет, и засмеялся как умалишенный… только чтобы в следующий миг зарыдать в голос.
Да, Хосино захотела жить. Она меня услышала и решила, что попытается начать с чистого листа. Так за что же у нее отняли эту новую жизнь? Это было так нечестно, и я проклинал небеса.
«Сэяма-кун, а отчего тогда расплакался бы ты?»
«Ставлю себе на летние каникулы цель, чтобы ты расплакался».
«Получается, слезы нам даны, чтобы вернуться к нашей истинной природе».
«Буду изо всех сил стараться. Ради тебя я попробую посмотреть в будущее и жить полной жизнью».
В голове пронеслись слова, которые она мне говорила. С каждой слезой они все звонче гудели в голове. Я содрогался от рыданий в безлюдном сквере.
Грудь, казалось, вот-вот разорвется.
Я бы все отдал, чтобы еще раз встретиться с ней и сказать, как я ее люблю. Поблагодарить, что я все-таки расплакался. Но я понимал, что это невозможно, и оттого лил еще более горькие слезы.
Как бы она, наверное, обрадовалась, если бы увидела меня сейчас. А может, перепугалась бы, ведь теперь она узнала об адакрии. И все-таки я мечтал поплакать с ней вдвоем.
Поплакать, разделить чувства, еще поплакать и посмеяться друг над дружкой. Наверняка и Хосино, которая столько слез пролила в одиночку, мечтала о том же. Если бы я не лишился слез и чувств, нам бы, наверное, перепало больше слезливых