– Может, тогда начнем сначала?
– Давайте. Мы можем еще поговорить о скульптурах… Как продвигается работа над фундаментом?
– Все хорошо. Все идет по плану… пока что, – сказал Майк и нахмурился.
– В чем дело? Вы чем-то расстроены?
– Нет-нет, все в порядке, честное слово. Просто в прошлый раз возникли кое-какие неприятности. Поэтому я сейчас немного переживаю.
– А что именно случилось?
– Это долгая история. И очень скучная. Расскажу как-нибудь в другой раз.
– Но я очень хочу ее послушать. Правда хочу.
– Что ж, если коротко… некоторым из местных жителей не понравилась моя последняя работа. Начался протест, дело приобрело политический оттенок, местные власти сдались под натиском общественности, и весь проект, можно сказать, отменили.
– Разве так можно?
– Все можно, если набирается достаточно возражений.
– Это нечестно! – покачала головой Труф. – Вы, наверное, были тогда очень подавлены.
– Я сам во всем виноват. Ведь я не играл для той скульптуры.
– Вот как… – На мгновение Труф смутилась.
– Именно так. Я опоздал на поезд и поэтому не играл ей «Лебедя». Больше я таких ошибок не повторю.
– Это просто ужасно!
– Конечно, я тогда был в ярости. Но вообще-то говоря, в конечном итоге они мне здорово помогли. Вся эта шумиха создала мне хорошую рекламу, и моя карьера рванула вверх так стремительно, как я даже помыслить не мог. И все же… все же я бы мог обойтись и без этого.
– А где ваша скульптура сейчас?
– У меня в студии.
– Мне бы очень хотелось как-нибудь на нее взглянуть.
Он выглядел удивленным:
– Это можно устроить.
– Что ж, я обязательно воспользуюсь этим предложением, но попозже. А сейчас мне пора идти. – И она встала со скамейки.
Майк вскочил на ноги вслед за ней, и не успела Труф и пальцем пошевелить, как он подхватил ее сумки.
– О, вовсе не обязательно…
– Я настаиваю, – улыбнулся он. – Мне не тяжело.
– Что ж, спасибо вам.
Всю оставшуюся дорогу до дома они непринужденно беседовали. Когда Труф открыла дверь и они вошли, Майк предложил отнести ее сумки наверх.
– Не стоит, я спокойно донесу их сама. Но все равно спасибо. Я очень ценю вашу помощь. – Труф одарила его благодарной улыбкой.
– Я тут подумал… – начал Майк, когда Труф забрала у него сумки и уже собралась подниматься с ними по лестнице. Она обернулась. – Если вы сегодня вечером не заняты… Как вы смотрите на то, чтобы я показал вам мою скульптуру? А потом мы можем вместе сходить куда-нибудь перекусить?
Труф сникла. Надо же было ему так неудачно выбрать время!
– Мне очень жаль… – Это была абсолютная правда. – Но у меня уже есть планы на сегодняшний вечер.
– Ничего. – Его лицо помрачнело, и он пожал плечами: – Я просто подумал…
– Может, как-нибудь в другой раз?
– Конечно. Приятного вечера! – сказал он и исчез в своей квартире.
Когда дверь за ним закрылась, Труф подумала, что вряд ли этот другой раз когда-нибудь наступит. Ну почему ему непременно понадобилось приглашать ее посмотреть скульптуру именно сегодня?
* * *
Вне всякого сомнения, Ари был само очарование, и за ужином он проявил себя как остроумный и располагающий к себе собеседник. Когда Труф пришла в ресторан, он уже ждал ее и сразу встал, чтобы ее поприветствовать. После того как они обменялись социальными поцелуями, он спросил, что она думает по поводу красного вина, которое он присмотрел в винной карте.
– Выглядит чудесно, – сказала Труф, и тогда он заказал свое любимое – изысканное «Шато Лафит».
За ужином он с искренним интересом расспрашивал Труф о ее работе. Он задавал ей много наводящих вопросов и отпускал дельные замечания. О своей собственной работе он заговорил только тогда, когда Труф заявила, что уже слишком долго рассказывает о себе.
Ее восхищала его глубокая преданность своему делу, равно как и энтузиазм, с которым он стремился помогать детям из бедных регионов мира. Регионов, где деформация лица – это фактически приговор: ребенок с таким дефектом имеет гораздо больше шансов оказаться брошенным или даже погибнуть…
Затем Ари немного повеселил ее рассказами о некоторых своих клиентах из Лос-Анджелеса, помешанных на своей внешности.
– А вам не кажется, что все эти бесконечные манипуляции с лицом могут быть губительны для здоровья? – поинтересовалась Труф.
– Конечно могут, когда они превращаются в зависимость. Но в остальном омоложение или улучшение внешнего вида приносит людям много радости и даже возвращает им уверенность в себе. Скажу больше: для меня огромное счастье видеть, как у моих пациентов загораются глаза от осознания, что им вернули утраченную часть их души. Чаще всего так оно и бывает, и это тоже огромное счастье. Кроме того, не забывайте, что именно эти – на первый взгляд пустяковые – операции помогают мне оказывать услуги посерьезнее в бедных общинах.
После того как Ари поведал ей об очередном забавном случае из своей практики (он сделал одной женщине особенно удачную подтяжку лица, и ее бывший муж начал угрожать ему смертью), Труф решила рассказать ему свою историю о травле в Интернете.
Выслушав ее исповедь, Ари с отвращением покачал головой:
– Эти люди… Просто уму непостижимо, что за мерзость творится у них в головах! Значит, поэтому вы приехали сюда, в Дублин? Чтобы убежать от всего этого?
– Не совсем, хотя да, в том числе и поэтому. Вообще-то я хотела воспользоваться шансом познакомиться поближе с моей бабушкой.
– Понимаю. Она замечательная женщина. Такая сила духа! Я сразу это понял, хотя мы общались не так уж много. Послушайте, Труф… – Он пристально посмотрел на нее. – Не позволяйте этим психам запугать вас. Они только того и ждут. Нельзя, чтобы они победили.
Труф слегка вздернула подбородок:
– Не дождутся!
– Ну, а потом вы, конечно, вернетесь в Лондон и продолжите заниматься своим важным делом?
Его вопрос прозвучал скорее как утверждение. Видимо, это и стало последней каплей: к своему ужасу, Труф вдруг почувствовала, что у нее дрожат руки – она поспешно спрятала их под стол, – а глаза наполняются слезами. К счастью, Ари как раз отвлекся, чтобы позвать официанта, и поэтому ничего не заметил.
Воспользовавшись случаем, Труф подхватила свою сумочку и сказала, что ей надо в дамскую комнату. Спрятавшись в безопасной кабинке, она вытащила салфетку и промокнула глаза. После чего села на унитаз, заставила себя дышать носом – где-то она читала, что это помогает успокоиться, – и стала ждать, пока дрожь уляжется. Что с ней происходит? Почему она так себя ведет? Конечно, она собирается вернуться в Лондон – а как же иначе? Так почему