– Видала? – бросил Джонатан сестре. – Ну и как мы могли такое упустить? – Он кивнул мне, а я улыбнулась. Всё это было так прекрасно, так неожиданно, так правильно – и наш тихий шаг, и поля, и конь подо мной…
Трах! Куст на обочине взлетел на воздух.
Никакой бомбы, просто из него внезапно выскочила куропатка. Куропатка, у которой в этом кусте было гнездо и которой очень не понравилось, что какие-то лошади подходят так близко. Она взлетела, кудахтая, забила крыльями и бросилась прямо в морду Обану.
Обан испугался и понёс.
На первом же прыжке меня чуть не сорвало, однако я ухватилась обеими руками за гриву и удержалась. Куст пропал с глаз в один момент. За спиной раздался визг Мэгги, Обан вытянулся. Он нёс меня всё быстрее и быстрее, отмахивая гигантские прыжки. Я согнулась пополам, как жокей, встала в стременах. Внутри – паника. Повод тащу на себя, но сил удержать коня не хватает, по крайней мере, когда он так несётся, вконец потеряв голову.
– Сядь в седло! – слышу, ревёт далеко позади Джонатан. – Держись!
От ветра слезятся глаза, кусты по обочинам слились в зелёную полосу. Дыхание спёрло в горле, каждый стук копыт отдаётся у меня в костях.
Мы летим.
Летим, буквально летим. Такую скорость Коржик не развил бы ни в жизнь. Обан – чистокровный верховой скакун, он создан для бега. Только вытянул шею дальше вперёд и отмахивает прыжки ещё длиннее.
И вдруг мой страх как рукой сняло. Обан летел, и я летела вместе с ним. Я летела. Летела! И это было самое лучшее, самое радостное чувство на земле.
Я опустила руки к гриве, отдала повод и расслабила кисти, чтобы они сами двигались вслед за головой коня. Вместо того чтобы пытаться его осадить, я дала шенкеля, и тогда Обан подобрал задние ноги, хорошенько ими оттолкнулся и помчался пуще прежнего.
Обан обожал мчаться. А я обожала мчаться на нём.
Я дала ещё шенкеля. Гикнула. Обан всё прибавлял скорости, пока полёт в прыжке не стал ровным, как ветер, и лёгким, как течение воды. Так же легко и ровно летела и я вместе с ним.
В тот день, когда нас эвакуировали, я смотрела в окно поезда и увидела девушку, которая скакала на лошади наперегонки с составом. Теперь я, как та девушка, неслась в галопе, смеясь, закинув голову назад, и ветер трепал мои волосы.
Я стала тем, кем мечтала.
Далеко-далеко на краю поля дыхание Обана – да и моё тоже – стало отрывистым. Я опустилась в седло. Обан перешёл на рысь, затем на шаг. От боков его валил пар, спина лоснилась от пота. Я повернула коня обратно, к Мэгги, Рут и Джонатану, которые в доброй версте от нас скакали в нашу сторону лёгким кентером.
– Ты как, в порядке? – крикнул мне издалека Джонатан. Я помахала ему рукой и провела ладонью по вспотевшей шее коня. «Молодец», – проговорила я коню. И себе мысленно добавила: «И ты молодец».
– Извини, – выдохнул Джонатан, подъезжая. – Ты точно в порядке? Это его куропатка напугала, хотя из-за чего он так упорно нёсся всё поле, ума не приложу…
– Из-за меня, – ответила я. – Я сама заставила его скакать быстрей.
– Серьёзно?
– Ага, – кивнула я. – Это было просто чудесно!
Рут с Мэгги рассмеялись.
– Ну, вот видишь, – сказала Мэгги брату. – А ты не верил.
– Не верил, – улыбнулся он ей.
Мы повернули назад, к дому, и пошли неспешно к конюшням, окружённые облаками пара от лошадиных тел.
– И всегда ты такая храбрая? – спросил меня Джонатан.
– Да разве это храбрая, – сказала я. – Просто… вначале получилось удержаться, а потом мы уже летели. Мы оба хотели так мчаться, вот и помчались.
Джонатан мельком заглянул мне в глаза и сказал:
– Ты знаешь, я рад, что приехал. Сегодня расскажу о тебе нашим ребятам на аэродроме. И твой пример поднимет им боевой дух. Обязательно.
Мне что-то не верилось, ну да не важно.
Коней мы поставили обратно без лишнего шума, никто не проснулся. Джонатан со своим товарищем уехали, а мы с Мэгги и Рут помыли лошадей, протёрли и просушили амуницию. Когда встал Фред, у нас уже была готова история, как якобы лошади освободились от привязи, как мы нашли их у нашего дома, согнали к конюшням и завели в денники. Уж не знаю, поверил ли Фред, но, во всяком случае, леди Тортон нас не выдал. А та нам поверила, как и Сьюзан.
Джонатан не хотел, чтобы кто-то узнал о нашем выезде, и я понимала почему. Это был его подарок нам, толика его личного внимания, предназначенная только нам с Мэгги и Рут. Ни леди Тортон, ни кто-либо другой не могли на это претендовать.
Да, такой вот был подарок. Самый лучший час в моей жизни.
Глава 37
Наступил сентябрь. Невзирая на примерное поведение Мэгги в течение всего лета, леди Тортон отправила её обратно в школу. «Там безопаснее, и тебе ничто не будет угрожать», – сказала она.
– А здесь-то что мне может угрожать, чего там нет, – попробовала возразить Мэгги. – Здесь же не бомбили уже сто лет!
– Бомбёжки – не единственное, чего я опасаюсь, – отрезала леди Тортон. А потом я услышала, как она говорит Сьюзан: «В школе, во всяком случае, девочки приличные. Мне ведь важно, в каком она окружении».
– А я что? – спросила я позже Сьюзан. – Неприличная, что ли?
– Не думаю, что она это имела в виду, – ответила Сьюзан. – Видишь ли, сама леди Тортон в интернате не воспитывалась. Судя по всему, ей представляется, что там сплошной праздник.
Зато Сьюзан воспитывалась.
– А там праздник?
– Да нет, – вздохнула Сьюзан. – Заметь, я не говорю, что там было ужасно. Просто иногда, даже в окружении других девочек, бывает очень одиноко.
Дня три спустя мы с Рут поехали прокатиться. Когда трусили рысцой по дороге к наблюдательному холму, впереди я вдруг заметила что-то красное, двигающееся нам навстречу. Автомобиль леди Тортон.
Поначалу я глазам своим не поверила. Леди Тортон почти никуда больше не ездила. К тому же вроде бы с утра она в город пешком уходила.
Рут сощурилась и метнула на меня косой взгляд.
– Думаешь, она?
– Точно она. – Другим-то откуда взяться. Машины тогда вообще редко ездили. А уж автомобиль леди Тортон распознать – проще простого.
Автомобиль замедлил ход. Леди Тортон внимательно разглядывала нас в лобовое стекло.
Первое,